|
Было уже половина двенадцатого, дети и мамзель Юнгман спали в комнатах, выходивших в коридор, ибо третий этаж теперь пустовал, и там лишь время от времени ночевали приезжие гости. Консульша сидела на белой софе, рядом с мужем, который просматривал «Городские ведомости» и курил сигару. Она склонилась над вышиваньем и, чуть-чуть шевеля губами, иголкой подсчитывала стежки. Около нее, на изящном рабочем столике с золотым орнаментом, в канделябре горело шесть свечей; люстру в этот вечер не зажигали. Иоганн Будденброк, которому давно уже перевалило за сорок, в последнее время заметно состарился. Его маленькие круглые глаза, казалось, еще глубже ушли в орбиты, большой горбатый нос и скулы стали резче выдаваться вперед, а белокурые волосы, разделенные аккуратным пробором, выглядели слегка припудренными на висках. Что же касается консульши, то она на исходе четвертого десятка полностью сохранила свою пусть не безупречно красивую, но блестящую внешность и даже матовая белизна ее кожи, чуть-чуть тронутой веснушками, не утратила своей природной нежности. Ее рыжеватые, искусно уложенные волосы мерцали золотом в свете канделябров. Отведя на мгновение от работы светло-голубые глаза, она сказала: – Я прошу тебя подумать, дорогой мой Жан: не следует ли нам нанять лакея?.. По-моему, это очень желательно. Когда я вспоминаю о доме моих родителей… Консул опустил газету на колени и вынул изо рта сигару; взгляд его сделался напряженным: ведь речь шла о новых денежных издержках. – Вот что я тебе скажу, моя дорогая и уважаемая Бетси. – Он прибег к столь длинному обра-щению, чтобы иметь время придумать достаточно веские возражения. – Ты говоришь, лакея? По-сле смерти родителей мы оставили в доме всех трех служанок, не говоря уж о мамзель Юнгман, и мне думается… – Ах, Жан, дом такой огромный, что я иногда прихожу в отчаяние. Я, конечно, говорю: «Ли-на, милочка, в задних комнатах бог знает как давно не вытиралась пыль». Но не могу же я допу-стить, чтобы люди выбивались из сил; ты не знаешь, сколько они и без того возятся, стараясь хоть эту часть дома содержать в чистоте и порядке… Лакея можно посылать с поручениями, да и во-обще… Нам следовало бы взять толкового и непритязательного человека из деревни. Кстати, пока я не забыла: Луиза Меллендорф собирается отпустить своего Антона; я видела, как он умело при-служивает за столом… – Должен признаться, – сказал консул и с неудовольствием задвигался на софе, – что я ни-когда об этом не думал. Мы сейчас почти не посещаем общества и сами не даем вечеров… – Верно, верно, но гости у нас бывают часто, и ты знаешь, что они приходят не ко мне, до-рогой мой, хотя я от души им рада. Приезжает к тебе старый клиент из другого города, ты при-глашаешь его к обеду, – он еще не успел снять номер в гостинице, – и, само собой разумеется, но-чует у нас. Потом приезжает миссионер и гостит у нас дней семь-восемь… Через две недели мы ждем пастора Матиаса из Канштата… Словом, расход на жалованье так незначителен, что… – Но сколько таких расходов, Бетси! Мы оплачиваем четырех людей в доме, а ты забываешь жалованье конторским служащим. – Неужели уж нам не под силу держать лакея? – с улыбкой спросила консульша, склонив голову и искоса взглядывая на мужа. – Когда я думаю о количестве прислуги у моих родителей… – У твоих родителей, милая Бетси? Нет, я все-таки должен спросить: достаточно ли ясно ты себе представляешь, как обстоят наши дела? – Ты прав, Жан, я не очень-то во всем этом разбираюсь. – Сейчас я разъясню тебе, – сказал консул. Он уселся поудобнее, закинул ногу на ногу, затя-нулся сигарой и, слегка прищурившись, начал бойко оглашать цифры: – Без лишних слов: покой-ный отец до замужества моей сестры имел круглым счетом девятьсот тысяч марок, не считая, ра-зумеется, земельной собственности и стоимости фирмы. |
