|
Ну, да ведь мадемуазель не сердится? Правда? Тони в свою очередь извинилась: – Ради бога, не думайте, что я всегда так долго сплю. Мне очень совестно, но вчерашний крюшон… Тут хозяйский сын рассмеялся. Он стоял у стола, держа в руке свою деревянную трубку. Перед ним лежала газета. – Да, это вы во всем виноваты, – сказала Тони. – С добрым утром!.. Вы то и дело чокались со мной. И теперь я не заслуживаю ничего, кроме простывшего кофе. Мне уже давно следовало позавтракать и искупаться… – Ну, для вас это было бы слишком рано; в семь часов вода еще холодная, всего одиннадцать градусов… После теплой постели она просто обжигает тело… – А с чего вы взяли, monsieur, что я люблю купаться в теплой воде? – Тони села за стол. – О, вы даже позаботились, чтоб мой кофе не остыл, сударыня! Ну, налью-то уж я сама… Большое спасибо! Госпожа Шварцкопф хозяйским глазом следила, чтобы гостья хорошенько ела. – Ну, как спалось мадемуазель на новом месте? Ведь матрац-то у нас набит одной морской травой, мы люди простые!.. А теперь уж позвольте пожелать вам приятного аппетита и хорошего гулянья. Мадемуазель, наверно, встретит на взморье немало знакомых… Если угодно, мой сын вас проводит, мадемуазель. Прошу прощенья, мне больше никак нельзя задерживаться, надобно присмотреть на кухне. У нас сегодня жареная колбаса, вот я и хочу приготовить ее повкуснее… – Итак, я принимаюсь за сотовый мед, – сказала Тони, когда они остались вдвоем, – «тут по крайней мере известно, что вводишь в организм!» Молодой Шварцкопф встал и положил свою трубочку на перила веранды. – Курите, пожалуйста! Мне это нисколько не мешает. Дома, когда я сажусь завтракать, комната уже полна дыма от папиной сигары… Скажите-ка, – внезапно спросила она, – правда, что одно яйцо по питательности равно четверти фунта мяса? Он жарко покраснел. – Вам угодно потешаться надо мной, фрейлейн Будденброк? – спросил он, не зная, смеяться ему или сердиться. – Мне и так отец вчера вечером задал головомойку за умничанье и важничанье, как он выразился. – Да ведь я спросила без всякой задней мысли! – Тони от смущенья на миг даже перестала есть. – Важничанье? Бог с вами! Я так хочу что-то узнать… Ведь я же круглая невежда, честное слово! У Зеземи Вейхбродт я считалась отъявленной лентяйкой. А вы, по-моему, так много знаете… – И подумала про себя: «Важничанье? Человек, попав в незнакомое общество, старается показать себя с наилучшей стороны: выбирает слова, желая понравиться, вполне понятно…» – Ну да, в известной мере они равноценны, – сказал он, явно польщенный, – поскольку речь идет об определенных питательных веществах. И они стали болтать – Тони, уписывая завтрак, а молодой Шварцкопф, продолжая курить свою трубочку, – о Зеземи Вейхбродт, о житье-бытье в ее пансионе, о подругах Тони – Герде Арнольдсен, которая теперь вернулась в Амстердам, и об Армгард фон Шиллинг, чей белый дом был виден со здешнего берега, – в ясную погоду, конечно. Кончив есть и вытерев рот салфеткой, Тони спросила, указывая на газету: – Есть что-нибудь новенькое? Молодой Шварцкопф рассмеялся и покачал головой насмешливо и с сожалением. – Да нет… Что здесь может быть нового? Ведь эти «Городские ведомости» – жалкий листок! – Да неужели? А папа и мама всегда их выписывают. – Ну, разумеется, – пробормотал он и залился краской. – Я ведь их тоже читаю, как видите, раз ничего другого нет под рукой. Но, по правде говоря, сообщения вроде того, что оптовый торговец и консул имярек собирается справлять серебряную свадьбу, не так-то уж захватывающе интересны! Да-да! Вы смеетесь?. |
