С минуту я стоял, заставляя себя думать. Какой-нибудь бандит из Борнео быстро бы сообразил, что Фостер убил Хэнни и подстроил все так, будто убийца — я, ведь Фостер ничего не делал наполовину. Но с полицией дело не так просто, мне придется долго и подробно объяснять, особенно теперь, так как уже две недели газеты допекают полицию за то, что они до сих пор не нашли убийцу одного профсоюзного деятеля по имени Тайпер. При таких обстоятельствах они быстро провернут дело об убийстве Хэнни, может быть, даже, что они быстро раскроют и тайну убийства Тайпера.

Губы у меня распухли, были разбиты и болели: меня били, когда я потерял сознание. Лицо Хэнни тоже было в крови. Все выглядело так, как будто мы с ним подрались — это могло объяснить и шишку у меня на голове. То, что неделю назад я дал Хэнни по физиономии, едва ли могло мне помочь.

Я бросился из номера вниз по лестнице и был уже на третьем этаже, когда услышал топот взбирающихся по ступенькам ног. Я не знал, насколько я известен полиции, но я знал, что у меня в кармане револьвер убийцы. Справа от меня была открыта дверь в комнату 302, и я увидел маленькую пожилую горничную отеля, которая перестилала постель, сменяя белье. Я подскочил к двери, сорвал с себя пиджак и только перекинул его через руку, как полицейские появились на площадке лестницы.

Я гневно посмотрел через дверь на горничную. Полицейские приостановились.

— О'кей, детка, — закричал я. — Раз ты так, смотри — будешь жариться в аду!

У горничной отвисла челюсть и округлились глаза, а я захлопнул дверь с такой силой, что на площадке зазвенело эхо. Я резко повернулся, надел пиджак и направился к лестнице. Оба офицера следили за мной, один особенно пристально оглядел меня — мои светлые волосы, лицо, распухшие губы, отмечая про себя мой рост и мое телосложение. Это означало, что они уже получили кое-какие сведения о внешности «убийцы».

— Каково? — завопил я, обращаясь к ним.

Они переглянулись. Я провел пальцем по вздутым губам и забормотал:

— Сукина дочь, кошка проклятая, — и проскочил мимо них. Пожав плечами, они пошли дальше по лестнице.

Как только они скрылись из виду, дверь приоткрылась, и маленькая почтенная горничная выглянула в коридор.

— Что я такого сделала? — спросила она мне вслед.

Я уже спускался в вестибюль. Очутившись там, я огляделся. Из вестибюля отеля можно было непосредственно пройти в несколько магазинов. Я вошел в один из них — цветочный. Несколько тысяч долларов, бывших в моем бумажнике, исчезли, пока я был без сознания, но в кармане брюк я нашел несколько монет, купил дюжину роз и вышел с ними на улицу.

Я весь вспотел, но душевная буря ничем не проявлялась на моем лице. Многолетняя игра в покер с высокими ставками научила меня владеть собой и контролировать свое поведение, но внутри меня все бурлило. Никто не остановил меня, и я облегченно дошел до стоянки такси. Проехав кварталов двенадцать от отеля, я пересел в другое такси, оставив в первом купленные розы, и вышел из второго за три квартала до Грин-парка. В парке я храбро зашел на газон, подняв по дороге брошенную кем-то газету, сделал из пиджака подобие подушки и растянулся на траве, закрыв газетой лицо.

Я думал о четырех людях, с которыми сегодня, в четверг, почти до четырех часов дня играл в покер. Вик Фостер — поверенный в делах и заурядный политик с блестящими идеями, который дважды проваливался на выборах в Конгресс. Высокий костлявый человек с худым, обвислым угловатым лицом. Фостер похож на старинного шерифа с «Дикого Запада», который позволил себе расслабиться после того, как очистил город от преступников, уложив их выстрелами в спину. Низенький, толстый, беловолосый Артур Джейсон — судья на выездных сессиях. Берт Стоун, пятидесяти лет от роду и шести футов четырех дюймов ростом, с большим красным носом, который выглядит так, будто кто-то заехал в него кулаком.