— Двадцать минут, — с облегчением произнес Старостин. — Слушай, Радим, а знаешь что, пусть ты и не полноценный боец конторы, но звездочку следующую заслужил. Знаю, что она тебе не особо нужна, но пусть будет.

— Пусть будет, — согласился Вяземский, создавая на зеркале маяк. — Жду ваших сотрудников. Отбой.

Он сунул телефон в карман и быстро обыскал подвал. Ничего интересного, много трав, но пусть с этим отдельские разбираются, а вот два килограмовых бруска чистого миродита и три вполне крупных амариила отправились в его сумку.

Открыв дверь, Радим поднялся по лестнице, выйдя в довольно большой и светлый холл, панорамные окна на лес и на озеро, красивая мебель. Дом был одноэтажным, но места было много. Вяземский обошел все комнаты, но больше ничего не нашел. Это был именно дом, а не логово, даже сейфа не было.

Радим плюнул и, отодвинув прозрачную дверь, вышел на крыльцо. Здесь уже смеркалось, и было довольно прохладно, начало мая всего лишь. Достав айкос и вставив в него стик, он присел в плетеное кресло и уставился на еще покрытый льдом весенний Байкал. Сегодня мир стал чуточку чище.

Жданов с Платовым и двумя молодыми сотрудниками явились ровно через двадцать минут. Поручкавшись, они принялись за осмотр дома, а Радим ушел обратно в ту самую квартиру, где спала женщина, ставшая орудием убийства. Радим не стал ее будить, стер ей воспоминания о своем приходе и, забрав зеркало, покинул квартиру. Далеко тащить не стал, и зеркало обрело свой последний приют на местной помойке.

— Милая, — набрав Ольгу, произнес он, — я закончил, дело можно закрывать. Под гриф его, убийца ликвидирован, отчет напишу чуть позже. Завтра Старостину отправишь, он уже в курсе. Увидимся дома.

— Ты невыносим, — раздался из трубки возмущенный голос.

— Я знаю, — улыбнулся Вяземский. — До вечера, тебя ждут плашки с рунами, ну и награда. Но сначала работа.

Ольга фыркнула и разорвала соединение.

— Последняя, — глядя на серьезную плашку с довольно яркой руной произнесла Ольга.

Радим согласно кивнул, восемь дней ушло у Бушуевой, чтобы поглотить все, что он добыл. Правда, она не только резерв поглощала, но и стихийные руны, и шесть ментальных, которые дались ей особенно тяжело. Полночи она металась в постели, вскрикивала, что-то командовала кому-то, просила прикрыть машину. Если Радим понял правильно из обрывков ее слов, то снилась ей засада диверсионной группы нацистов, в которую она попала вместе с коллегами на новых территориях. Рассказывала она об этом Вяземскому скупо, без желания, оно и понятно, тогда погибли трое ее коллег, да и разговор состоялся только потому, что Вяземский обнаружил на ее спине хорошо залеченный пулевой шрам. Видимо, ментальные руны, нехило ее прессанули, пришлось погрузить Ольгу в сон с помощью знака, и только после этого она успокоилась. Утром Бушуева была хмурой и молчаливой, клюнула Радима в щеку и уехала на работу. Правда, через час позвонила, извинилась за свое поведение, ее голос потеплел, видимо, окончательно отпустило. Радим сделал вид, что ничего страшного не случилось, хотя, в принципе, так оно и было.

Ольга коснулась руны и закричала, плашка была и вправду серьезной. Вяземский не был уверен, с кого ее поднял, вроде какая-то мощная тень, а может, и с паука какого. Отпустило ее только минут через пять. Кое-как утерев слезы, хлынувшие из глаз, она с облегчением выдохнула и трясущейся рукой взялась за айкос.

— Как думаешь, сколько? — сделав пару тяг, спросила она.

— Вчера было около четырех. Ты серьезно поднялась, не у каждого опера в отделе такой резерв. Есть у них там слабосилок, у него вообще три и три люменов.