— Знали, — тихо ответил Вовка. Леди Ди погладила по лицу вздрагивающего Лёшку и тоже сказала:

— Знали.

Остальные промолчали, но Серёжка уловил — они не отвечают так же только из-за усталости и боли. А жалеть… что ж, не жалеет никто. Или, может быть, надеются, что в последний момент… как в кино…

Серёжка прислушался к себе. Нет, в нём этой надежды не было. Но было нечто большее, честное слово. Уверенность в том, что всё было сделано всё-таки правильно.

Он прислонился лбом к ледяной стене. Закрыл глаза. «Мамочка, если бы ты знала, как мне больно и… и страшно, мамочка. Я знаю, мамочка, ты жива. И ты, и Катька. А мы с папкой погибли. Но ты не плачь. Не надо плакать. Мы были мужчины и мы погибли, как мужчины…»

— Серый, я там нацарапала, — сказала Чикса. Серёжка вздрогнул и открыл глаза. — На стене. Ну… чтобы как бы знали. Когда придут. Ты посмотри.

Вставать не хотелось. Но Серёжка оставался командиром. Он встал и пошёл за Чиксой — в дальний угол подвала. Там, где узкие полоски света падали на кирпичи, девчонка чем-то выцарапала — Серёжка напряг зрение, чтобы прочесть…

17 января 20… года отсюда ушли умирать разведчики отряда «Штурм»:

— Сергей Ларионов, 12 лет.

— Владимир Тихонов, 12 лет.

— Николай Дюкин, 14 лет.

— Диана Максимова, 14 лет.

— Алексей Тишкин, 10 лет.

— Александр Кузнецов, 11 лет.

— Николай Пашутенко, 12 лет.

— Дарья Чиркова, 12 лет.

Здравствуйте, наши. Мы ничего не сказали.

— Про Бакса я ничего писать не стала… — Чикса вздохнула.

Серёжка кивнул:

— Ну… всё правильно. Я не знаю, что тут ещё можно… так и надо, наверное. Молодец.

— Мне страшно… — прошептала Чикса и взяла Серёжку за руку. — Серый… а наши правда победят?

— Да, — коротко и непреклонно ответил Серёжка. Чикса вздохнула:

— Хорошо… Жалко, что мы не увидим. Ну. Как дальше будет.

— Ничего, — сказал Серёжка, сглатывая.

— Серый… — помедлив, сказала девчонка, — ты меня, пожалуйста, держи за руку, когда нас будут расстреливать. Хорошо?

— Конечно, — пообещал Серёжка.

И они опять сидели на мокром барахле и слушали, как снаружи гремят взрывы — всё ближе и ближе, практически рядом.

— Жмут, — сказал Пикча. — Близко уже.

Все они переглянулись. Дю встал, шатаясь, подошёл к закрытому окну. Взялся руками за решётку.

Сперва вздрогнули все. А Колька пел — пел так, как, наверное, никогда не пел песен на всех тех конкурсах, лауреатом и победителем которых был ещё недавно, совсем недавно — отчаянно и весело…

Снаружи ударили по ставне ногой. На ломаном русском приказали замолчать. Но Колька засмеялся и крикнул:

За дверью грохнул засов. Дю обернулся. Серёжка задержал дыхание и сказал громко:

— Это за нами. Встаём, ребята.

Сбитый над самой окраиной Ми-24 рухнул в развалины боком, бешено молотя лопастями воздух — подскочил и почти тут же взорвался, расплёскивая жидкое пламя. Дружинники перебегали дорогу наискось — серые тени, в рассветном зимнем сумраке казавшиеся чёрными — строча от животов. Подтянув к себе за ворот Земцова, Верещагин прокричал в улыбающееся бородатое лицо:

— Ставь пулемёты на колокольню! — отмашка в сторону церкви.