Ты был не первым, Андрей, устало повторил Сам, когда вновь зажегся свет в кабинете. И даже, как видишь, не вторым. Но об этом никто не будет знать…

Что с ним стало потом, спросил я, уже ни на что не надеясь. Какая тебе разница, отмахнулся Сам. Главное, что об этих… никто никогда ничего не узнает. А репортеры, спросил я. Это наши люди, сказал он. Вся пресс-конференция была спектаклем, чтобы проверить Антонова. Он не нравился мне с самого начала… Но довольно об этом. Ты лучше скажи: почему ты все-таки решил ввести нас в заблуждение? Зачем ты хотел разукрасить будущее в розовый цвет?

Почему вы так уверены в том, что я вас обманываю, спросил я. (Я решил держаться до последнего.) Ведь мои предшественники могли лгать или… или у них помутился разум…

Вместо ответа Сам криво усмехнулся и опять привел в действие киноаппарат. На этот раз на экране появились совсем другие кадры.

Серое, пасмурное небо, с которого сыплется дрянная морось… Кривые, грязные улицы города, постепенно приходящего в упадок… Я сразу узнал этот город. Камера двигалась по моему маршруту там, в 1990 году, причем снято было именно то, что видел я… Включился звук, и стал слышен лязг и дребезжание обветшалого городского транспорта… Показалось даже, будто в ноздри вновь ударил удушливый смрад выхлопных газов… Толпы людей на автобусных остановках… Усталые, озлобленные лица… Длинные витки очередей на тротуарах и проезжей части возле замызганных, пустых магазинных витрин… На каждом шагу – нищие, бродяги, кажется, их будут называть бомжами; пьяные люмпены, разнузданные девицы, размалеванные, как папуасы… Безногий инвалид наяривает на гармошке рок-н-ролл… Давка у булочной: крупным планом – озверелые, потные физиономии с выпученными от ненависти глазами… Воздух – и тот, казалось, пропитан потом, матом и вонью… За углом- беспричинная ссора быстро перерастает в драку, а прохожие только ускоряют шаги…

– Хватит? -спросил Сам и отключил проектор. Из-за того, что во рту пересохло, я не мог произнести ни слова и только кивнул. Объяснений не требовалось, я уже догадался, что камера была спрятана в моей одежде. Они все-таки не доверяли мне. Значит, я был прав в своих подозрениях… Я с самого начала подозревал, что во всем этом кроется какой-то подвох. В голове просто не укладывалась бредятина насчет путешествий во времени. Нет и не было никакой Машины Времени, и не было никакого "полета в будущее". Скорее всего, меня специально довели перегрузками до потери сознания, а потом усыпили и высадили в городе, тщательно подготовленном для проверки таких, как я, "первопроходцев"… Значит С. был городом-декорацией, населенным артистами, которые играли свои роли по заранее сочиненному и искусно отрежиссированному сценарию…

Признаться, когда это до меня дошло, я разозлился и в запальчивости выложил свои мысли в лицо Самому.

И тогда он нанес мне последний удар. Нет, сказал он, по-отечески улыбаясь. Зря ты так подумал… Никакой мистификации с нашей стороны не было. Будущее, которое ты наблюдал, – самое настоящее, и ты действительно побывал в нем.

Словно десятикратная перегрузка вдавила меня в спинку стула. Я не мог и пальцем пошевельнуть, и постепенно отчаяние и ужас овладели мной, а в голове билась мысль: подумать только, через каких-то семнадцать лет, всего через семнадцать лет!..

– Испугался, – добродушно полюбопытствовал Сам, по-своему истолковав мое замешательство.