Лиз надо было отдать ему кольцо, но за день до того она прищемила руку дверцей машины и палец распух. Генри увидел ее тщетные попытки снять колечко и сказал небрежно:
— Брось стараться. Оставь кольцо себе, не такое уж оно и дорогое.
Это обидело ее больше, чем все его претензии, вместе взятые: Генри считал, что Элизабет уделяет ему слишком мало внимания и занята только уходом за своим инвалидом-отцом.
— Ты слишком мягкосердечная, — сказал ей Генри. — Беда твоя в том, что ты не умеешь сказать «нет», а люди этим пользуются. Тебе следует быть более жесткой.
— Но папа болен. Я нужна ему, — пробовала объяснить Лиз.
— Ну что ж, зато мне ты уже не нужна! — Генри решительно взялся за ручку двери и с порога бросил последние, гадкие фразы: — С меня довольно. Я завтра утром уезжаю в Лондон, потом за границу, и больше мы с тобой не увидимся.
«Мне ты уже не нужна»! В ее ушах до сих пор звенели эти злые слова, рана не заживала. Но Лиз не позволяла себе думать об этом. Она верила в свою придуманную любовь к Генри, считала, что он тоже любит ее, а он предал, оскорбил ее чувства. Это было первое тяжелое разочарование в жизни Лиз, и, если бы не пример отца, настоящего мужчины, прекрасного человека, она бы стала мужененавистницей.
Но папа умер, она осталась совсем одна на этом свете. Теперь Лиз изо всех сил старалась не поддаться тоске, не впасть в отчаяние, а думать о том, как жить дальше, бороться, чтобы выжить. Это было главной и самой трудной задачей.
Перед выходом Лиз снова оглядела себя в зеркале — вид приличный, элегантный, но с гостями не спутаешь. Она спустилась в студию за сумкой. Проверила, все ли взяла, и обвела взглядом комнатку. Сердце защемило — она вспомнила, как отец помог ей обустроиться здесь, купил всю необходимую аппаратуру. Тогда он только что ушел на пенсию из начальной школы, где проработал учителем музыки почти всю жизнь. Лиз, хотя и закончила курс машинисток-стенографисток, поделилась с ним мечтой стать фотографом, и он поддержал ее, хотя для женщины эта профессия казалась довольно необычной.
— Учись, конечно, — сказал он. — Но не слишком долго, дорогая. Я хочу быть уверенным, что ты сможешь сама о себе позаботиться, когда меня не станет. — Он посмотрел на нее добрым, любящим взглядом и добавил тихо: — Тебе надо было выбрать родителей помоложе!
Он говорил не только о себе, но и о матери Лиз, которая умерла через неделю после родов: сказались поздняя беременность и слабое здоровье роженицы.
— Папа, не волнуйся. У меня есть Генри, — сказала она тогда отцу. Хотя день свадьбы еще не был назначен, будущее представлялось ей определенным и вполне надежным.
Отец только грустно покачал головой.
— Всякое может случиться в жизни.
Как же он оказался прав! Через несколько недель отец окончательно слег после сильнейшего приступа, и Лиз пришлось оставить работу секретаря, чтобы не отходить от больного. Еще месяц спустя его не стало.
От этих воспоминаний все поплыло перед глазами, Лиз достала носовой платок, смахнула упрямые слезы и высморкалась. Нельзя расслабляться, нельзя думать сейчас о прошлом. Пора ехать работать. Она заперла входную дверь и пошла через двор к машине. Ей предстояло не менее часа провести в пути до Лэнгриджа.
Старинный собор, сохранившийся еще со времен нормандского завоевания, в это солнечное утро выглядел особенно величественно. Лиз объехала его кругом и подкатила к стоянке. Место парковки она специально выбрала поближе к выезду, чтобы уехать сразу после церемонии и оказаться в доме новобрачных первой, до приезда жениха и невесты и прибытия гостей.
Викарий, которого она встретила возле дверей собора, выслушал все ее пожелания и постарался максимально помочь ей. |