Мэтлока поразила какая-то особая безмятежность, царившая вокруг дома Херрона. Раньше он никогда как следует не рассматривал его. Он часто подвозил Лукаса домой после заседаний ученого совета, но при этом всегда спешил и ни разу не воспользовался приглашением Лукаса зайти и выпить, так что внутри дома он еще не был.

Он вышел из машины и направился к старому кирпичному строению, увитому плющом. Перед домом на просторной лужайке буйно цвели две японские ивы — их лиловые цветки каскадом ниспадали на землю. Трава была подстрижена, как и кустарник; на дорожках поблескивал белый гравий. Видно было, что все здесь делается одним человеком и для одного человека. Не для двоих и не для семьи. И тут Мэтлок вспомнил, что Лукас Херрон не был женат. Ходили, разумеется, слухи о первой любви, о трагической смерти, даже о бегстве невесты, но когда эти романтические легенды достигали ушей Лукаса Херрона, он с усмешкой замечал, что был «чертовски эгоистичным».

Мэтлок поднялся по ступенькам и позвонил. Он попытался изобразить на лице улыбку, ноничего не получалось. Ему было страшно.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Лукас Херрон — высокий, седой, в помятых брюках и наполовину расстегнутой темно-синей рубашке. Секунду он молча смотрел на гостя, но за это время Мэтлок успел понять, что ошибался. Лукас Херрон знал, зачем он пришел.

— А-а! Джим! Заходите, заходите, мой мальчик! Какая приятная неожиданность.

— Я вам не помешал?

— Нисколько. Вы как раз вовремя. Я занимаюсь алхимией. Изобретаю фруктовый «Коллинз» на джине. Теперь мне не придется экспериментировать в одиночку.

— Это любопытно.

Внутри дом оказался в точности таким, как представлял себе Мэтлок, — таким будет и его собственный дом лет через тридцать, если он проживет всю жизнь холостяком. Жилище Херрона напоминало магазин случайных вещей, скопившихся чуть не за полвека. Никаким стилем здесь, разумеется, и не пахло; все объединялось лишь стремлением к удобству. Вдоль одних стен тянулись книжные полки, а на других висели увеличенные фотографии с видами мест, где побывал хозяин — по всей вероятности, во время академических отпусков. Кресла были тяжелые и мягкие: куда бы вы ни сели, под рукой оказывался стол — верный признак холостяцкого быта, подумал Мэтлок.

— Вы ведь у меня в доме никогда не были?

— Нет, не был. Здесь очень мило. И очень удобно.

— Да, вы правы. Садитесь, пожалуйста, а я сейчас покончу с этой формулой, и мы с вами выпьем. — Херрон подошел к двери, ведущей, как решил Мэтлок, на кухню, но на пороге остановился и обернулся: — Я ведь прекрасно понимаю, что вы приехали в такую даль не для того, чтобы помочь старику скоротать время. Однако у меня правило: перед любым серьезным разговором надо непременно чего-нибудь выпить, если, конечно, религия и принципы позволяют. — Он улыбнулся, и густая сеть морщинок вокруг глаз и на висках стала еще заметнее. — Кроме того, у вас такое серьезное лицо... Уверен, что от моего «Коллинза» вы развеселитесь.

И, не дожидаясь ответа, Херрон исчез за дверью. Вместо того чтобы сесть, Мэтлок направился к ближайшей стене, возле которой стоял небольшой письменный стол, а над ним — полдюжины фотографий, развешанных без всякой системы. На четырех был запечатлен Стоунхендж — с одной и той же точки, но в разное время, судя по высоте заходящего солнца. На пятой — скалистый берег, привязанные к причалам рыбацкие баркасы, вдали — горы. Наверное, Средиземноморье, скорее всего Греция. И совсем низко с правой стороны, всего на несколько дюймов выше стола — небольшая фотография высокого стройного офицера, стоящего возле дерева в джунглях.