Если журналист не способен встать на защиту истины, то кто еще сумеет это сделать?

Он поднялся, сложил газету и направился к столу руководства отдела новостей.

Артур Коул как раз только что положил телефонную трубку и поднял взгляд на Кевина.

Тот швырнул газету прямо под нос начальнику:

– Что же это такое, Артур? Мы имели историю о подвергавшемся шантажу политике, который пытался покончить с собой, а в «Ивнинг пост» написано, что это случайный прием чрезмерной дозы лекарства.

Но Коул уже смотрел мимо него.

– Барни, – окликнул он другого репортера. – Подойди ко мне на минуточку.

– Что происходит, Артур? – не унимался Харт.

Теперь Коул посмотрел на него.

– Отвали от меня на хрен, Кевин. Не до тебя, – сказал он.

Кевин буквально вытаращил на него глаза.

Коул тем временем уже обращался к репортеру по имени Барни:

– Позвони в полицию Эссекса и проверь, действительно ли они объявили в розыск похищенный микроавтобус.

Кевин отвернулся, совершенно ошеломленный. Он приготовился к горячей дискуссии, к спору, даже к ссоре, но не к тому, что от него просто так отмахнутся, словно от назойливой мухи. Он снова уселся в дальнем конце помещения спиной к заместителю редактора отдела, упершись невидящим взором в газету. Не об этом ли предупреждали закаленные ветераны провинциальной журналистики, когда не советовали связываться с Флит-стрит? Неужели были правы чокнутые сторонники левацких взглядов в колледже, утверждавшие, что британская пресса – продажная девка империализма?

Я ведь тоже не какой-нибудь там наивный идеалист, размышлял он. Сам готов с пеной у рта доказывать правомерность нашей настырности, склонности к сенсациям и прямо скажу в лицо кому угодно: народ получает ту печать, какую заслуживает. Но я все же не окончательно превратился в циника. Бог пока миловал. А потому верю, что наша миссия – выяснять правду и предавать ее гласности.

У него даже успело зародиться сомнение, хочет ли он продолжать карьеру журналиста. Работа по большей части была откровенно скучной. Конечно, происходили и взлеты, когда все шло как по маслу, получалась отличная статья и твое имя появлялось в газете. Или вспыхивал действительно крупный скандал, и сразу шестеро или семеро твоих коллег бросались к телефонам, чтобы победить в гонке с конкурентами, в состязании друг с другом. Нечто подобное случилось, видимо, и сейчас: он что-то слышал о налете на банковский фургон с деньгами. Но вот только сам Кевин оказался ни при чем. Ведь все равно девять десятых рабочего времени неизменно тратилось на тоскливое ожидание. Ты ждал заявления полиции, вынесения вердикта присяжными, прибытия звезд кино или других знаменитостей. Ждал чего угодно, чтобы получился материал для твоего издания.

Разумеется, Кевин рассчитывал, что на Флит-стрит все окажется иначе, чем в вечерней газете в Мидлендсе, где он успел поработать после окончания университета. Еще репортером на испытательном сроке в провинции он с удовольствием брал интервью у никому не известных, но безгранично самовлюбленных членов местного совета, публиковал непомерно раздутые жалобы обитателей общественных жилых домов, сочинял хвалебные рецензии на пьесы драматургов-любителей, писал заметки о пропавших кошках и собаках, о поднимавшейся волне мелкого хулиганства в молодежной среде. Причем даже в Мидлендсе ему порой удавалось сделать что-то, чем он по праву мог гордиться. Например, из-под его пера вышла целая серия серьезных и социально значимых очерков о проблемах прибывавших в город иммигрантов из бывших колоний.