ЭВЕЛИН

Должна сказать сразу — Эвелин быстро стала нашей общей любимицей. Она была из семьи моего мужа, но ее одинаково любили и мои, и его родственники. Она была красива, в глазах у нее всегда оставалось немного вчерашнего дня, а на губах — завтрашнего. Но этот завтрашний день не был общим для нас и для нее. Дело в том, что по ее губам было видно, что она больна. Больна какой-то болезнью, которая была ей так же к лицу, как и платья, которые она носила. Она могла зайти в магазин, не выбирая купить любую вещь своего размера, и та идеально ей подходила. Точно так же она могла мимоходом заглянуть в любую больницу и выбрать любую болезнь. Своего размера. И болезнь тоже идеально подошла бы ей. Ее разговоры со мной никогда не были обменом мыслями, но всегда только чувствами: она изумительно искренне говорила о страхе, любви, ненависти или удовольствии. Выглядела она счастливой. И это счастье не замутили даже ее болезнь и смерть.

Это был, разумеется, рак. Самым красивым всегда достается рак. Болела она недолго, умерла быстро и легко, а помнили мы ее долго, дольше, чем тех, о ком думали, что любим их больше, чем ее. Мы не забывали Эвелин. Моя печаль по ней была тяжелее, чем у остальных, словно она была для меня кем-то вроде любовницы, что было не так. Помню, как однажды мы с ней вдвоем отправились в недальнюю поездку. Она, сидя за рулем, сказала:

— Почему ты сегодня не поехала со мной прокатиться?

— Как это не поехала, я же здесь! Рядом с тобой, в машине!

— Ты так думаешь? — только и сказала она.

И была права. Я была со своими заботами, а не с ней.

У Эвелин был сын от ее первого брака. Они виделись раз в неделю. Она очень страдала из-за сына, из-за того, что они не вместе. Как-то она сказала мне:

— По субботам, когда он приходит, я бываю «с ним», а не «возле него».

Он женился, и сейчас у него прекрасные дети. Но я до сих пор считаю, что Эвелин, его мать, была и останется самым лучшим, что выпало ему в жизни.

Однажды ночью, точнее, позавчера мне снился сон. Сон был невероятным. В этом сне я встретила ее на Трафальгарской площади. Вернее, встретила их. Их было пять. Пять Эвелин. Одной еще не было восемнадцати, и в жизни я ее такой не видела. Вторая была в первом браке, и в этом возрасте я уже знала ее улыбку и рукопожатие, которое оставляло впечатление того, что в твоей ладони оказалось что-то бесценное. Что-то из серебра. Третьей было около тридцати лет, и вокруг ее глаз собралось немного усталости, она как раз собиралась выйти замуж за моего брата. У четвертой была определенная твердая улыбка, более твердая, чем прежде, а пятая была та бледная Эвелин, которую мы провожали до могилы. Все пять приветливо гладили меня по щекам и говорили:

— Не грусти, что нас больше нет с тобой. Мы все равно где-то здесь, рядом. Совсем близко. Мы не оставили тебя одну и никогда не оставим!

Адольф Сундиус (ШВЕЦИЯ)

Адольф Сундиус учился музыке, но после неудачного хирургического вмешательства, благодаря которому он надеялся добиться большего захвата клавишей, ему пришлось отказаться от карьеры пианиста-виртуоза. Он женился на Мануэле Коней, одной из первых порнозвезд в Мальме. Одному из друзей он жаловался, что по ночам ему часто снится, будто он говорит на самых разных языках. Причем на таких, которых наяву не знает: на итальянском, испанском или русском. Во сне он постоянно переводит на какой-нибудь из этих языков один и тот же рассказ.