|
. Тэ-э-эк-с, посмотрим. Дом старый, добротный. Построен из хорошего натурального камня, обшит деревом — в декоративных целях. Дерево — какая-то разновидность дуба… Должны, должны быть гости…» — «Почему — гости?» — «Игра слов. Во-первых, все мы гости на белом свете. А такие, как Консул или, к примеру, я — гости даже в собственном доме. Привидения же, говоря фигурально, на этом свете загостились. Во-вторых, есть очень созвучное английское слово „ghost“…» — «Я знаю». — «…и ни один нормальный звездоход в рейсе не помянет нечисть и потусторонние силы иначе, как используя эвфемизмы. Не то жди — непременно заведется какая-нибудь дрянь, ищи потом в окрестных мирах живого священника со святой водой!» Она смерила взглядом лестницу, поплевала на ладошки и полезла первой, не переставая разглагольствовать. «Однажды на „Кракене“… это такой галактический стационар, ты, наверное, не знаешь… галактический стационар — это такое большое искусственное поселение в открытом космосе, вроде научного городка… появился второй субнавигатор, непроходимо отвязный тип, храбрый до неприличия, а я была третьим субом. Это уж я потом поняла, что чрезмерная отвага вовсе не достоинство, а клинический симптом, нарушение базовых психологических реакций… И вот он, этот храбрец, чертыхался через слово, а первому субнавигатору как-то сказал в том смысле, что, мол, чего это вы всегда так тихо ко мне подкрадываетесь, ровно привидение, я ведь и напугаться могу! Ну, это я излагаю своими словами, у него смешнее прозвучало… Первый суб от такого неподобства дара речи лишился, а я, дура глупая, только захихикала. Нравился он мне, что греха таить, дело прошлое… Ты меня слушаешь, племянничек?» Я честно пытался. Но в данный момент я карабкался по лестнице за ней следом, и ее бронзовые ноги были в нескольких сантиметрах от моего лица. Можно было рассмотреть каждую трещинку на ее сандалиях, каждую пушинку и каждую царапинку на ее икрах, нежную, почти не тронутую загаром кожу в ямках под коленками… а когда я задирал голову, то мог увидеть ее трусики. Узкую полоску белой паутинчатой материи, утонувшую между двумя полушариями, которые жили своей очень активной жизнью внутри распахнувшегося парашютным куполом платья… Так что весь я обратился в зрение, а все остальные органы чувств попросту на время отключились. Только и сумел я, что промычать в очередной раз свое «угу».
Я мог только мечтать о том, чтобы чердачная дверь оказалась закрыта, и нам пришлось бы одолеть этот головокружительный путь еще раз — в обратном направлении. Но чердачная дверь никогда не запиралась. Глупо навешивать замки, имея в доме такую любопытную и деятельную тварь, как Читралекха. «Свет здесь, конечно же, не предусмотрен», — проворчала тетушка, шаря вокруг себя и опрокидывая какие-то пыльные коробки и ветхие ящики. И тотчас же вспыхнул свет, теплый и очень слабый. «Уой… Кресло! — выдохнула тетя Оля с восторгом. — Да не простое, а качалка… Всю жизнь мечтала о такой!.. Бабушкино, наверное?» — «Это…» — начал было я и замолчал. Откуда мне было знать, кому в стародавние времена принадлежало это плетеное кресло с выгнутыми салазками вместо ножек. Тетушка с размаху плюхнулась в него и едва не опрокинулась вверх тормашками. Ее бесконечной длины ноги взмыли под крышу. У меня пресеклось дыхание. «Уой… О-бо-жа-ю!» — произнесла она удовлетворенно. Кресло стонало под нею. Я нашарил позади себя какой-то сундук и поспешно сел, потому что конечности отказывались служить. «Так вот, продолжаю дозволенные речи… Однажды после вахты он, то есть упомянутый второй суб, находит меня, глаза красные, как у белого кролика, сам, впрочем, отнюдь не белый, а зеленый… и спрашивает, мол, не было ли у меня какой нужды прошлой ночью бродить по восточному переходу, завернувшись в белую простыню. |
