Это было новое, удивительное чувство. Впервые какой то человек прикасался ко мне так нежно и бережно, впервые разглядывал так внимательно и по доброму. Я одновременно и заволновалась, не зная, чего тут можно ожидать, но и отчего то сразу прониклась к Ней доверием. Ведь еще никогда раньше никто так не интересовался мной, и мне немедленно захотелось проявить себя с самых лучших сторон. показать ей, какая я умная, отважная, решительная.

Рядом оказалась еще одна – забрала меня из рук, вертела, переворачивала – совершенно непочтительно. Меня так и подмывало вцепиться ей в ухо, как я проделывала с Чернышом, чтобы показать, с кем она имеет дело. Но Моя – так я ее сразу и окрестила, Моя – смотрела на нее с уважением и не требовала вернуть меня обратно. И я подумала про себя, что, может, в их странном человечьем мире эта самка занимает какое то важное место, поэтому Моя ей и уступает. А значит, и мне следовало смирить свой норов.

Не знаю почему, но я сразу признала Ее хозяйкой. Почувствовала, что останусь с ней, буду слушаться, конечно, но и оберегать от всех злоумышленников, кто только посмеет преградить ей дорогу. Я ведь сильная, а стану еще сильнее, мне только чуть чуть подрасти. Я смотрела в ее глаза – тоже не очень красивые, слишком большие и светлые – и старалась передать ей свою мысль, внушить на расстоянии. «Возьми меня с собой, возьми, возьми! Я всегда буду тебе предана, никогда не брошу, мы всегда будем вместе и завоюем весь мир!»

Моя будущая хозяйка бестолково топталась на месте, не лучше моих братьев и сестер, колебалась, мялась, но мне, кажется, все таки удалось внушить ей свою мысль, потому что в итоге она тряхнула этой своей жалкой желтоватой шерстью и сказала:

– Беру!

И я издала счастливый вопль.

Я поняла уже, что больше не увижу ни маму, ни братьев, но это не сильно меня расстраивало. Она, эта женщина в темно синей толстой одежде, от которой вонюче пахло сладкими цветами, должна была стать моей мамой и моей сестрой, и моим щенком. Я это чувствовала.

Вот так мы с Ней и нашли друг друга. Она расстегнула пуговицы на этой своей пахучей штуке, прижала меня к груди и накрыла толстой тканью. И мне стало тепло. Наконец то морозный воздух больше не мог до меня добраться и не жалил нос. Потом мы еще долго ходили вокруг, Моя и Другая брали в лапы разные штуки, вертели их, рассматривали, а затем взамен отдавали замусоленные бумажки. Потом мы ехали куда то – и снова что то рычало, фырчало и тряслось, но теперь Она была со мной, а значит, я ничего не боялась. Через некоторое время я пригрелась у нее на груди и сама не заметила, как уснула.

А под конец этого долгого пути мы оказались в большой будке. Проснулась я только в тот момент, когда Моя перенесла меня через порог. Присев, она осторожно опустила меня на пол, и я с опаской, но в то же время и с острым интересом принялась изучать еще один открывшийся мне кусок мира.

Там было много комнат, а пол очень скользкий. Я тут же в этом убедилась, когда, разогнавшись на радостях, мгновенно впечаталась мордой в какую то блестящую деревянную дверцу. Они все столпились надо мной – Моя, Другая, в пятнистой куртке, которая была с ней на рынке, еще какие то люди. Все таращили любопытные глаза и тянули ко мне лапы. Мне это совсем не нравилось. Особенно не понравился один – тощий такой, с острой мордой и совсем короткой шерстью на голове. Он все трогал Мою, обнимал, даже лизнул в щеку. Я на всякий случай рыкнула на него, чтобы не зазнавался.