– Ты-то, может быть, и окунался, а вот твои руки… твои ногти… – Он с отвращением покачал головой. – Здесь, на борту, ты должен следить за собой, мальчик. Как и все моряки. Чистота и гигиена – вот что определяет успех морского похода. Оставаясь здоровыми, мы сохраняем способность к дальнейшим усилиям. А тогда и на судне будет царить довольство, и мы сможем добраться до нашей цели без ненужных нам происшествий. Результат? Мы быстрее вернемся к тем, кого любим, выполнив нашу миссию, к вящей славе короля. Ты меня понимаешь?

– Да, сэр, – ответил я, и покивал, и мысленно поклялся, что буду отныне отшкрябывать ногти каждые несколько недель, раз уж это способно сделать его счастливым. А потом немного поколебался, прикидывая, можно ли задать ему вопрос, который вертелся в моей голове со времени разговора за обеденным столом. И наконец спросил: – Сэр, а вы правда служили под началом капитана Кука? – Я понимал, что вопрос мой дерзок, но это меня не заботило, я хотел знать, вот и все.

– Служил, мой мальчик, – с легкой улыбкой ответил капитан. – Я был в то время совсем юн. На борт «Решимости» я поднялся в двадцать два года – в качестве штурмана. У нас эту должность исполняет мистер Фрейер, хотя он сейчас много старше, чем я тогда. Капитан Кук называл меня чудо-ребенком. Подозреваю, что этот пост мне принесло умение вычерчивать карты, которое я приобрел, потратив немало трудов, мой мальчик, о да, немало. Я прослужил у него не один год и овладел моей нынешней профессией, наблюдая за ним.

Капитан склонился над столом, взял портрет сердитого джентльмена и некоторое время вглядывался в него, а я вспомнил, что видел это лицо и раньше. Ну конечно же, это капитан Кук. И я поразился тому, что не узнал его сразу, впрочем, никакие портреты великого человека, виденные мной до того времени, не изображали его столь разгневанным. Интересно, подумал я, почему капитан взял себе на память именно этот?

– Знаешь, я был с ним до самого конца. Когда его убили… – начал он, однако я, дурак этакий, перебил его.

– Когда капитана Кука убили? – спросил я, и затаил дыхание, и широко раскрыл глаза. – Вы были там? Видели это?

Капитан Блай взглянул на меня, нахмурился; он понимал, что я жажду узнать больше, но, возможно, не доверял моим побуждениям – и правильно делал, ибо меня, как и любого мальчишку, прежде всего привлекали недостойные подробности смерти капитана Кука. За многие годы я наслушался от моряков – тех, что останавливались в Портсмуте, и тех, что навещали нас, мальчишек, в заведении мистера Льюиса, – историй, которые противоречили одна другой и весьма значительно отличались; к тому же источником каждой был друг, или брат, или кузен, знакомый с кем-то, кто плавал с капитаном Куком до его кончины. Но человека, который присутствовал при ней и своими глазами видел события того страшного дня, я не встречал ни разу. До этого разговора. Как же я мог не попытаться узнать настоящие подробности?

– Иди-ка ты спать, мальчик, – сказал капитан и отвернулся, прекращая наш разговор. – Тебя ждет долгий хлопотливый день, а ты еще должен потратить немалое время на то, чтобы оправиться после болезни.

Я разочарованно кивнул и мысленно обругал себя за то, что посмел прервать капитана. Однако, покидая темную каюту, я увидел кое-что, приковавшее мое внимание: на полке у самой двери лежала белая тряпица, тот самый холодный компресс, что укладывал на мой лоб во время болезни неведомый мне ласковый благодетель, еще и горшки с моей рвотой выносивший. Я уставился на нее, потом обернулся к капитану, который заметил, куда я смотрю, и помрачнел, сожалея, похоже, что тряпица попалась мне на глаза.

– Хочется верить, что больше она до конца плавания нам не понадобится, – сказал он.