Снаружи на бледно-голубом небе сияло солнце, а воздух после душной тюрьмы казался особенно свежим. Слева, между административным крылом и блоком „D“, за высокой металлической оградой находилась площадка, где белые зэки, преимущественно из банды Грауэрхольца, накачивали мышцы. После того как Майрон Пинкли ударился в религию, Клейну позволили три раза в неделю наведываться сюда и качаться в окружении лбов с полуметровыми бицепсами. Справа, между спортзалом и блоком „B“, располагалась такая же площадка для чернокожих. Клейн побывал в той клоаке только дважды, каждый раз для оказания помощи слишком усердным качкам, ронявшим себе на грудь штанги весом в сто кило и ломавшим ребра.

Клейн шагал по бетонному проходу к основным воротам. Те представляли собой тоннель с крутым сводом, зажатый между двумя парами огромных дубовых дверей, усиленных полосами кованого железа. Между этими дверьми, выходившими вовнутрь и наружу, находилась еще одна, питтсбургской стали, открываемая дистанционно с помощью электромотора. Массивная гранитная стена, соединяя концы гигантских спиц шести основных тюремных строений, образовывала в плане исполинский каменный шестигранник, скрывающий в своих недрах две тысячи восемьсот заключенных и их надзирателей. Основание стены, по слухам, уходило глубоко в землю, чтобы нельзя было сделать подкоп. По верхнему краю стены шли два ряда колючей проволоки, отсвечивающей тусклым даже в самый солнечный день металлическим блеском. На одинаковом расстоянии друг от друга охранники на стене баюкали в руках свои М-16 и поглядывали на смертельно надоевшие им дворы и мастерские.

Прямо над главными воротами возвышалась загадочно сочетавшая в себе в равной мере элегантность и варварство приземистая башенка. Внутри башенки повелевал своими проштрафившимися земляками начальник тюрьмы Хоббс. Обдуманная архитектура была весьма красноречивым памятником другой эпохи и в этом качестве вызывала чувство благоговения, будучи по-своему красивой. Клейн же видел в этом здании только гору гранита, ассоциирующуюся с отчаянием, и не испытывал к нему ни уважения, ни восхищения. Под пристальным взглядом ближайшего стрелка доктор свернул в сторону. Позднее он вел прием в своей частной клинике в арендованном у Денниса Терри подвальном помещении. Безопасность и нормальная работа клиники гарантировалась словом Нева Эгри. Сюда мог пожаловать со своими болячками и недомоганиями любой заключенный, расплачиваясь с Клейном сигаретами, порножурнальчиками, купонами, имевшими хождение в тюрьме, наличными баксами — в общем, любой валютой, которую Клейну угодно было принять. А пока доктор свернул за угол проволочного лабиринта и направился в сторону тюремного лазарета, который посещал с обходом каждое утро.

Больница располагалась в двухэтажном здании под юго-западной стеной. Клейн мысленно прокрутил в памяти расписание на сегодняшний день: Джульетты Девлин сегодня не будет, из-за чего Клейн, в перспективе встречаясь с Хоббсом, не очень-то и расстроился, хотя обычно с удовольствием предвкушал встречи. Давеча Девлин раскрутила его на пари по поводу предстоящей сегодня вечером встречи между „Лейкерс“ и „Нике“. Клейн поставил блок „Уинстона“ против двух пар новых трусов производства фирмы „Кельвин Клейн“ на то, что „Нике“ продуют с разницей не больше шести очков. Поскольку бельишко, пошитое более известным однофамильцем Клейна, было немалой роскошью, Рей считал, что игра стоит свеч. Взбежав по лестнице, Клейн проскочил в двери лазарета, которые днем обычно были распахнуты настежь. Сегодня на втором этаже у забранных решеткой ворот дежурил охранник-кореец по имени Сянь. Пока Сянь впускал доктора и отпирал ему третью, стальную дверь, Клейн пожелал ему доброго утра: кореец, по своему обыкновению, не ответил. Сянь проехал полмира, прежде чем устроился охранять в Техасе банду насильников и убийц, и, по-видимому, не видел особого смысла желать им чего-либо доброго.