Но дело происходило в Техасе, Уилсон был чернокожим, носившим к тому же дорогое импортное белье, а погибшая женщина была белой. Многие голливудские артисты и поп-звезды организовали целую кампанию по освобождению Уилсона, и тот стал CAUSE CELEBRE, но как только интерес публики к этому делу поугас, знаменитости тоже быстро утратили интерес к судьбе бывшего боксера. Когда наконец два года спустя состоялся суд, никто, особенно в Голливуде, уже не вспомнил, кто такой Уилсон, и судья отверг его апелляцию. Теперь Уилсон мог подать ходатайство о помиловании не раньше, чем через двадцать четыре года.
Уилсон достал из-под подушки пачку „Кэмел“ с фильтром и, выбив сигарету, предложил ее Клейну. Тот вздохнул и отрицательно покачал головой. Уилсон засунул сигарету в рот.
— Я слыхал, что там говорил Коули. Вы, значит, освобождаетесь?
Клейн кивнул. Уилсон улыбнулся и протянул ему руку.
— Отлично, старина. А на Коули не серчайте — он просто очень привязан к вам.
— Ты не мог оказать мне небольшую услугу? — спросил Клейн.
— Спрашивайте.
— Перед выходом я хотел бы попрощаться с Клодом Туссеном.
Уилсон кивнул:
— Конечно, за чем дело стало.
— Не думаю, что Стоукли Джонсон разрешит нам повидаться без твоего разрешения.
— Дайте мне листок бумаги, — попросил Уилсон.
Клейн вытащил из кармана рубашки влажный блокнот и шариковую ручку и передал Уилсону. Тот что-то быстро черкнул в блокноте, вырвал листок и, сложив, протянул доктору.
— Признателен, — произнес Клейн.
— Вам нравится Клод, — заключил Уилсон.
— Когда я только сел, — пояснил Клейн, — Клод поддержал меня, представил Эгри, даже приглашал в их камеру на утренний кофе и коктейли.
— Да, когда строил из себя дамочку, ему нравилось изображать гостеприимную хозяйку, — согласился Уилсон.
— Ты это вменяешь ему в вину? — спросил Клейн.
— Кое-кто ставит, но только не я. Человек может бороться за жизнь так, как считает нужным; Клод совершил хорошую сделку, переселившись тогда в блок „D“. Интересно, почему он вернулся?
— В блоке „D“ говорят, что у него не было выбора и что Хоббс перевел его туда по вашей просьбе.
— Ерунда, — выразился Уилсон. — Нам Клод сказал, что попросил об этом сам, поскольку ему надоело быть подстилкой Эгри.
— Может, и так, а историю с насильным переводом он придумал, чтобы избежать мести со стороны Эгри, — согласился Клейн. — Если бы тот узнал, что Клод хочет уйти от него по собственной воле, он посадил бы парня на деревянный кол еще до второй переклички.
— Эгри — сумасшедший псих, — подтвердил Уилсон.
— Псих-то он псих, а вот кто сумасшедший по-настоящему, так это Хоббс. Ему пора садиться на инъекции торазина и сидеть в смирительной рубашке — ну, или скоро будет пора.
Уилсон озабоченно нахмурился:
— Да, изоляция нашего блока была достаточно сумасшедшим поступком. Я не вижу в ней смысла, если только ему вожжа под хвост не попала, показать, кто в тюрьме хозяин. Как там у нас в блоке?
— Жарко, — ответил Клейн.
Уилсон пожал плечами:
— Это, конечно, не ваша проблема. Вам вообще теперь все до лампочки. Как там Коули сказал: „Ты бежишь отсюда, сукин сын“, да?
Уилсон и Клейн обменялись улыбками. Доктор взглянул на часы:
— Надо пойти доложить Клетусу о смерти Гарви.
— Заскочите сюда еще перед уходом, — попросил Уилсон.
Клейн кивнул и пошел к выходу; на лестничной клетке его поджидал Коули. |