|
Как будто они еще не достаточно унижены уже одним фактом появления на свет в своей поганой черной шкуре. Ничего, он, Эгри, опустил их еще ниже: спалив прямо на нарах, он поставил их на то место, которого они заслуживают. Что до Хоббса, пусть он теперь целует в очко своего Уилсона на руинах своего города, своего поганого детища. Эгри позволил себе минуту ликования, но и хватит пока: слишком много предстоит сделать. Если до сих пор Хоббс и Уилсон еще не объединились, то теперь-то они точно на одной стороне. Эгри презрительно фыркнул. „Кто не может управлять своим духом“, так? Ничего, он, Эгри, может; они имели случай в этом убедиться. Оставалось разобраться с Клодиной и ее изменой. С этим ее досрочным освобождением, о котором Эгри узнал три дня назад из анонимной записки в его почте, гласившей, что Туссен готовится к заседанию комиссии. Признается ли она теперь? Нев навалился на ее шею:
— Кому пришла мысль перевести тебя в блок „B“? Его рука вдавила лицо Клодины в матрас, из-за чего ее голос, казалось, исказился: — Не знаю, но не мне. — Может, Уилсону? Клодина не ответила. Эгри судорожно сжал пальцы. — Уилсону! Уилсону! Никогда еще шея Клодины не была так близка к перелому. Клодина взвизгивала и извивалась, не в силах говорить. Эгри ослабил нажим. Клодина прорыдала в подушку: — Ага, Уилсон… Это Уилсон просил, но я не знаю почему, не знаю… — Откуда ты знаешь, что Уилсон? — Стоукли Джонсон сказал. — Что еще он сказал? — рыкнул Эгри. — Сказал, что не понятно, зачем меня перевели. Я, мол, позор для братков и будь на то его воля, он бы меня пришил. — Это все? Все? — Все… — Ты лживая желтая сука! — Они плохо обходились со мной, Нев, по-настоящему плохо. Ты даже представить себе не можешь! На секунду Эгри ощутил, какой кайф он испытает, прирезав ее прямо сейчас. На языке вертелись слова обвинения, но он проглотил их; пока он знает о ее освобождении, а ей неизвестна его осведомленность, инициатива в его руках. Стоит подождать более подходящего момента. Эгри отпустил шею Клодины. Та зашлась в приступе кашля, и горло Эгри перехватило от неожиданной жалости и понимания. Ведь она все же человек! Чего ради она должна испытывать привязанность к этой вонючей дыре? Ей нужна симпатия, сочувствие, нежность, все это дерьмо, что нравится женщинам и о котором Эгри прочитал в дамских журнальчиках. На столике рядом со свечами стояла бутылочка масла „Джонсон“ для детской кожи. Эгри, налив на ладонь немного масла из бутылочки, склонился над Клодиной. Поглаживая Клодину по спине, он спросил: — Нравится, детка? Не открывая глаз, та ответила: — Очень. Эгри уперся в матрас левым локтем и принялся втирать масло сантиметр за сантиметром. Это он тоже прочитал в журнале. Девчонкам это нравится. Им нужно не только непрерывное траханье. Да и сам Нев никогда не уставал любоваться цветом и нежностью кожи Клодины, которая сейчас отсвечивала пламенем свечей. Его пальцы ощущали истинную красоту, и его гнев сменился прежним ощущением полноты жизни. Он был королем, королем во всем могуществе своей власти с победами и завоеваниями. Повелителем мира. Его люди сейчас с гиканьем носились по улицам покоренного города, грабя, насилуя и убивая, как и положено победителям; своей жестокой целеустремленностью они победили превосходящие силы неприятеля, а он, Нев Эгри, диктует свою волю самой большой на континенте популяции людей, подверженных неповиновению, анархии, приступам ярости… Он изгнал из окрестностей своего дворца фальшивых богов. Он отогнал варваров от ворот города. Он вернул свою королеву, грозя виновным в ее похищении мечом и расправой. Его слово несло справедливость; его слово было законом, и вкус власти был сладок. |
