– Как будто нерусские по-другому устроены.

– А вот и представь себе, что по-другому… У меня ведь было много женщин, самых разных…

Сейчас Жегалыч начнет паять мне, как его ублажали дамочки из племени тутси, японские гейши, сальвадорские партизанки и как завкафедрой славистики Калифорнийского университета делала ему минет.

– Что, и вьетнамки были?

– А то… – Жегалыч раздул ноздри. – Как не быть? Были. Массаж ступней они делают потрясающе.

– Верю на слово.

– А Бориска где-то в Латинской Америке. Ты же знаешь, он всегда был авантюристом.

– Склонным к бродяжничеству авантюристом, заметь.

– Точно. Это ведь только я у печки сидеть люблю… Слушай… У меня есть его электронный адрес. Хочешь дам?

– Нет. Не нужно.

– А анекдот хочешь? Свежатинка. Смешной до жути. Чукча во время ловли нерпы отморозил себе жопу…

– Анекдот тоже не хочу. Тем более что я его знаю…

…Я остановила машину у первого же поворота. И открыла бардачок. Умница Жегалыч не подвел меня: в бардачке лежал плотный непрозрачный пакет, перетянутый шелковым шнуром: крест-накрест. Шнур был завязан на бантик, и этот бантик вызвал у меня умиление. Если внутри окажется еще и открытка «Желаю счастья» (белые хризантемы на красном фоне), я нисколько не удивлюсь.

Кажется, я рассмеялась. А потом вытащила из рюкзака диск «Night Light Jazz» и сунула его в магнитолу.

Вот так. Хорошо.

«My funny Valentine» Бена Вебстера. Пусть будет «My funny Valentine», не век же слушать «You don't know how much you can suffer». А «Мой забавный Валентин» подойдет. Он будет в жилу. Будет в струю.

Мой собственный забавный Валентин парился сейчас в Амстердаме, в обществе фриков и порноактрис, слушал деликатный европейский саксофон и сентенции говоруна Эрика на тему «йоб твойу мат». И он даже не знал, как сильно я люблю его. Как невыносимо, как болезненно, до содранных ногтей люблю. Последний раз я видела эти горы, этот снег его глазами, в этих ущельях еще можно было услышать эхо его поцелуев. Если прислушаться.

Но прислушиваться я не стала, я дернула за конец шнура.

В пакете лежал промасленный сверток, а в свертке – пистолет. Тускло блестевший «Макаров», восемь патронов в обойме, звездочка на рукояти. Стоило мне только взять пистолет в руки, как боль, все последние недели не отпускавшая меня ни на минуту, притихла, струсила, сжалась до размеров горошины. И сконцентрировалась в правом виске.

Искушение было так велико, что я на секунду прикрыла глаза. Почему бы И нет? Почему бы не покончить все разом? Прямо сейчас. Поднести дуло к виску и выпустить пулю прямо в очаг боли. Трасса здесь довольно оживленная, так что найдут меня быстро. Тело отправят в Питер первым же грузовым рейсом, мальчики из журнала и девочки из агентства встретят его, а затем и проводят: в последний путь. Впрочем, на многочисленность похоронного десанта я не рассчитывала, да и плевать мне было на всех. Кроме одного человека. И я вовсе не была уверена, что он не предпочтет поездку сюда стылому участию в моих похоронах. А если и останется, чтобы отдать мне последний долг, рядом с ним будет его девка. Шлюха, липучка, дешевка, дрянь.

Его бэби.

Нет, мой забавный Валентин. Такого счастья ты от меня не дождешься.

…За последние несколько лет курорт NN сильно изменился. Я добралась до него уже в сумерках, так что подлинный масштаб изменений мне предстояло оценить лишь наутро. Но кое-что было заметно и сейчас: новая парковка, забитая самыми разными машинами: от джипов до малолитражек; два новых крыла, пристроенных к старому корпусу, небольшой ресторанчик на месте бывшего пункта выдачи горнолыжного инвентаря.