Как бы то ни было, в свои пятьдесят шесть мой мусик по-прежнему клянет мужиков оптом и в розницу, спускает бешеные суммы на пластические операции и игровые автоматы и ежедневно выступает сразу в трех едва ли не взаимоисключающих ипостасях: добропорядочного рантье, харизматичной стервы и городской сумасшедшей.

Две из трех оставленных проходимцами квартир мусик сдает за бешеные деньги эстонскому консульству и торговому представительству Сингапура. И я подозреваю, что не проявись в свое время тени покойного отца и бабки, мне пришлось бы снимать дешевый тараканий угол в районе Сенной площади. Мусик ни за что не поделилась бы со мной своими квартирными благами, она твердо убеждена, что:

а)

дети должны проживать отдельно от родителей, в идеале – в разных городах, а лучше – странах;

б)

детям строго возбраняется навешивать на родителей свои проблемы, прежде всего – материальные; Последний пункт (в) касается исключительно нас с мусиком и выглядит следующим образом: я не расплачусь с ней по гроб жизни уже потому, что она в муках произвела меня на свет, хотя двадцать раз могла сделать аборт.

Да-да, именно так она и говорит, рассеянно глядя на меня: а ведь я могла бы сделать аборт, лапуля.

Это никак не связано с бессодержательностью и пустотой моей жизни, более того: если бы все сложилось иначе, если бы я вдруг стала успешной и преуспевающей, стала зви-и-издой( не важно – шоу-бизнеса ли, спорта, кино или экономики и финансов) – это вызвало бы у мусика лишь ярость и ненависть.

Мусик терпеть не может конкурентов.

В ближнем круге – тем более.

Круг дальний – пусть его, ничего с ними не поделаешь, со всеми этими не в меру расплодившимися королевами елизаветами, принцессами дианами, княжнами грейс и, прости господи, матерями терезами; с выскочками-актрисульками а.джоли и р.уизерспун; с кафешантанными певичками мадоннами и дженниферлопес; со смехотворными супер-трупермодельками, их имен и на дыбе не припомнить. И ничего с ними не поделаешь, ни с живыми, ни с мертвыми, и счастье еще, что держат они другую, далекую от мусика поляну.

Или малину.

А в своем малиннике мусик всегда будет намба ван. И всегда будет называть Дженнифер Лопес Дженнифер Жопес. Не иначе.

А совсем недавно она переключилась с престарелых мошенников на не менее подлючий молодняк и первым делом увела бойфренда у меня. Бойфренд был так себе, как обычно, – подающий надежды поэт, автор никому не известного поэтического сборника «Одержимость любовью», изданного головокружительным тиражом в 100 экземпляров за счет средств автора.

Я узнала о двойной измене в мусикином любимом «Кофе-Хаузе» на Австрийской площади, где она заседала едва ли не круглосуточно. Изрядно накачанная алкоголем мусик заказала нам по коктейлю и, не мудрствуя лукаво, сразу же приступила к переговорам:

– Как поживает Ларик, лапуля? – спросила она.

Ларик, а точнее Илларион, – именно так звали моего бойфренда, вполне себе поэтическое имя. Мусик никогда не запоминала имен моих приятелей и уж тем более никогда не интересовалась, как они поживают. Удивительно. Особенно в свете того, что я (вроде бы) их даже не знакомила.

Или – знакомила?..

– Думаю, что неплохо, – осторожно ответила я.

– Думаешь или правда неплохо?

– Я его не видела с пятницы.

С пятницы, а сегодня понедельник. Ларик и раньше пропадал на несколько дней кряду, ездил в ближние пригороды за поэтическим вдохновением – и меня это не особенно беспокоило. Не обеспокоило и сейчас.

– Он тебе звонил?

– Нет.

– И ты считаешь это нормальными отношениями между двумя влюбленными людьми?

– А что, собственно, такого произошло?

Мусик вела себя странно, очень странно, не начать ли мне волноваться?.