Ну, не совсем бескорыстно, хмыкнул он про себя. Золотой кратер с камнями привел к нему в постель Афродиту. Он не ждал этого и ни на что не надеялся, преподнося ей чашу. Это было просто способом сказать ей «спасибо» за ее доброту. Из всех великих магов одна только Афродита не боялась его, не спрашивала, едва он появлялся, что ему надо, чтобы поскорее от него отделаться. Потому, возможно, что в ней не было неистовства, которое он мог бы разбудить, — или потому, что она понимала, что и как он делает, — если даже не понимала, зачем. В конце концов, она, как и он, пользовалась для наказания и управления людьми тем, что жило в них самих.

Дионис вздохнул. Даже Афродита, столь похожая на него в способности использовать чувства других, как кнут и пряник, не понимала — зачем. Только Ариадна чувствовала то же, что и он, и умела смягчать его. Афродита... Ариадна... Нет, Ариадна всего лишь дитя. Но и Афродита выглядела немногим старше ребенка. Он улыбнулся, позабыв на миг свои сомнения и страхи.

Та ночь была откровением — полная тепла, смеха и радости, столь не похожая на оргии, когда его ревнители совокуплялись с ним и друг с другом, как распаленные звери. И все же Дионису не хотелось повторять игр с Афродитой. Даже смеясь с ней и любя ее, он чувствовал раздражение. Пусть легкое, но все же...

Дионис был ревнив; он жаждал возлюбленной, которая принадлежала бы только ему — Афродита же, хоть и была изумительна, просто не смогла бы взять в толк, о чем идет речь. Она принадлежала всем... И Дионис, как ни старался, не мог выбросить из головы Ариадну. Он спал с Афродитой — и страшно хотел увидеть танец Ариадны.

И почему нет? — подумал Дионис. Это не повредит никому... кроме, быть может, его самого. Но это уже его дело. На сей раз он поступит не как всегда. Не станет наводнять леса, города и долы смятенными мужчинами и женщинами, в диком экстазе стремящимися развеять печаль своего бога. Теперь он понимал, что вакханалиями делу не поможешь. И вообще — долгие, долгие годы пройдут, прежде чем его Ариадна умрет.

Дионис резко встал и вышел из трапезной в мегарон, а оттуда — в сияющий мраморный портик. Там он остановился, глядя вдоль мощенной камнем улицы на площадь, над которой возвышался дом его отца — самый большой из всех. Почему нет? Дионис рассмеялся и зашагал туда.

По пути он вернулся мыслями к своему первому появлению на Олимпе. Его привела и представила Зевсу Геката. Как она узнала — или догадалась, — что он сын Зевса, Дионис понятия не имел. Он подозревал, что его мать, Семела, сама рассказала ей, когда обнаружила, что в тягости. Если она искала у Гекаты защиты, то либо эта защита не помогла, либо Геката отказала ей. Семела была погребена под грудой золота через несколько дней после рождения Диониса; ее принесли в жертву Гадесу, богу Подземного мира. Чувствовала ли Геката свою вину за то, что такая судьба постигла Семелу, или ей просто было любопытно — но она все время присматривала за Дионисом; он знал об этом и был ей благодарен. Когда он достиг зрелости и к нему начали приходить Видения, он сошел бы с ума, если бы она не поддерживала его, успокаивая и объясняя, что происходит. Она не умела толковать его Видения, не могла и избавить его от них, как могла Ариадна, — но ей удалось убедить его, что он не сошел с ума, и научить разделять грезы и явь. Потом она бежала от гнева собственного отца, и Дионису пришлось самому противостоять своей все возрастающей Силе, пока наконец Геката не появилась снова — чтобы протянуть ему руку помощи и сказать, что она отыскала его отца и тот зовет Диониса в новый дом.

Дионис усмехнулся, поднимаясь к кованым бронзовым дверям Зевсова дворца.