— В свои жрицы — да, и с радостью, но я не могу делить ложе с девочкой, которая вчера еще играла в куклы.

Глаза Ариадны вновь увлажнились.

— Они не поймут. Они ожидают увидеть, как бог осеменяет землю, олицетворенную жрицей.

— Я никогда не делал такого! — Он соскочил с алтаря и снял с него Ариадну, словно само лежание там могло принудить его поступить против воли. — Даже с избранной мною жрицей, а она была женщиной в самом цвету, и я очень ее любил. Я никогда не соединялся с ней прилюдно.

Ариадна ощутила разочарование — весьма странное после всех ее страхов.

— Не знаю, как они до этого додумались, но все верят, что плодородие земли связано с соитием бога и его жрицы.

Глаза Диониса сузились.

— Тебя накажут, если я не поведу себя, как распаленный бык?

— Я не исполню своего предназначения, — очень тихо произнесла она. — И никто не будет уверен в богатстве грядущего урожая, и в сладости винограда, и в том, что вино будет добрым, без кислоты и излишней терпкости...

— Но для этого нам не обязательно совокупляться! Ты жрица, ты можешь Призвать меня — и я приду, и пробегусь по склонам, и станцую посреди виноградных лоз.

— Правда?

Дионис улыбнулся.

— Твои глаза, как темные звезды. Они черны, как обсидиан, но и ярки! Да, я благословлю лозы и вино. — Тут губы его сжались. — Но я не стану любить тебя перед ними, чтобы удовлетворить их похотливый вкус.

Ариадна понимала, что уговаривать его дальше опасно. Но столь же опасно было позволить ему удалиться, прежде чем он явит людям хоть какое-то доказательство своего обещания. Она взглянула на толпу — большинство по-прежнему стояли на коленях, размышляли или молились. Они не могли слышать, о чем она говорила с Дионисом, — она снова заметила серую дымку и вспомнила, что видеть их люди тоже не могли.

— Господин мой, — прошептала она. — Я вижу твоих приверженцев, но они нас не слышат и не видят — так?

— Так.

Ариадна снова умоляюще сложила руки под грудью.

— Тогда они не узнают, чем мы здесь занимались. О господин, рассердит ли тебя просьба показаться им обнаженным рядом со мной?

Он взглянул на нее, полуприкрыв глаза.

— Ах ты маленькая плутовка! Что ж, если это удовлетворит их и успокоит мою жрицу — я согласен. Пусть себе чернь верит в то, что ей хочется.

Его рука поднялась к тяжелой золотой фибуле, что скрепляла на плече тунику, и расстегнула ее. Одеяние соскользнуло, открыв широкую грудь — не голую, как у критян, а украшенную перевернутым треугольником золотистых завитков, что начинались чуть повыше сосков бога и курчавились между ними. Вершина треугольника спускалась ниже ребер, откуда вниз, к пупку, тянулась узкая полоска светлых волос. Ариадна начала было распускать шнуровку своего корсажа, но пальцы ее замерли: она смотрела, как Дионис расстегивает пояс. Бог подхватил скользнувшую вниз тунику и зашвырнул ее в изножие алтаря.

Когда он вновь повернулся к ней, она все еще не сводила с него глаз, и тогда он спросил:

— Ты боишься? Я сказал, что не трону тебя.

— Ты прекрасен, — отвечала она. — Я не боюсь. Я твоя жрица. Ты мой бог. Ты не причинишь мне зла.

Ариадна не знала, что прочел он на ее лице, но выглядел он довольным, ведь она сказала правду. Как видно, именно это и нужно было сказать богу, потому что он, улыбаясь, приблизился к ней.

— Позволь помочь тебе, — предложил он.

— Разве уместно богу прислуживать своей служительнице? — тревожно спросила она.

Он лишь рассмеялся — и она покорно опустила руки и позволила ему распустить шнуровку корсажа, а потом — завязки на поясе и юбке. Тяжелое одеяние упало кучей, и она переступила через нее, вывернулась из корсажа и бесцеремонно швырнула его поверх всего остального.