Логика проста: коль скоро Меншиков входит в состав бомбардирской роты, которая отличалась образованностью, то, следовательно, и Александр Данилович — человек образованный. Но почему бы тогда не взять на вооружение (столь же бездоказательно) суждение противоположного значения: все бомбардиры были образованными, но среди них попался один неуч — им оказался Меншиков.

Более серьезен, однако, вопрос другого рода. Откуда и как могли появиться в России конца XVII века люди, знавшие военное искусство, артиллерийское дело, архитектуру и прочее, если в стране тогда существовало единственное учебное заведение с богословским уклоном — Славяно-греко-латинская академия? Исследователь М. Д. Рабинович, изучавший грамотность офицерского корпуса в 1720–1723 годах, по неполным данным насчитал среди неграмотных от 4,4 до 31,2 % офицеров (в зависимости от родов войск). А это касается того времени, когда в России уже действовала довольно разветвленная сеть высших, начальных и специализированных учебных заведений — таких, как Навигацкая школа, Морская академия, Артиллерийская, Инженерная и Горные школы, а также школы цифирные и гарнизонные. Я позволю себе усомниться в достоверности сведений В. Ф. Ратча и поверившего ему Ю. Н. Беспятых.

А. Д. Меншиков на фоне сражения при Калише. Около 1707 года.

Во время первого заграничного путешествия Петр I с несколькими волонтерами (в числе них находился и Меншиков) отправился в Англию для освоения теории кораблестроения. «Петр, — отмечает автор, — сам писал в Москву, что пребывает «непрестанно в ученье», и ясно (?! — Н. П.), что бывшие с ним волонтеры-бомбардиры тем временем тоже не прохлаждались. Стало быть, не просто грамотность, а широкая образованность была для бомбардиров обязательной» (с. 32). Но где же подтверждающие это мнение факты?

Далее следует вывод, способный не убедить, а удивить читателя: «Мыслимо ли, чтобы А. Д. Меншиков не осилил элементарной грамотности, не выучился письму, не выучился готовить чертежи, предназначенные к постройке судов; и при всем том не только находился среди избранных «способнейших», на которых возлагал самые заветные свои надежды монарх-реформатор, но и стал первым из них?» (с. 32).

Самым веским доказательством умения Меншикова писать автор считает такие слова в послании Александра Даниловича: «по письмам собственных наших рук», придавая им свое толкование и игнорируя факт, что выражение имеет такое же значение, как «чел», «читат», «ты пишешь» и т. д.

Один из аргументов Беспятых поставил меня в затруднительное положение, ибо неясно, что он хотел доказать, приводя слова архитектора X. Марселиуса, в присутствии которого князь, войдя в Петропавловский собор, «саженью много измерял в длину и в ширину, совсем не говоря, что это будет». На основании сей фразы Беспятых заявляет: Меншиков знал чертежное дело. «Итак, существуют документальные подтверждения тому, что Александр Данилович производил измерение и готовил чертежи, а следовательно, знал по меньшей мере арифметику и геометрию» (с. 36). Помилуйте, приведенный текст не дает ни малейшего основания для вывода: «Меншиков умел делать чертежи». Текст лишь косвенно утверждает, что князь умел считать (однако и большинство неграмотных деревенских баб, не говоря уже о мужиках, владели тогда по крайней мере двумя действиями арифметики в пределах небольших чисел).