Денис молча уставился на товарища, вопрошая: по какому случаю праздник?

– Денис, только между нами, ладно? Я легче пера! Жена спрашивает деньги на хлеб, а я ей говорю: «Какие деньги? Они у меня все в деле! Дура!»

– А кто же за ресторан платить будет? У меня с собой только на кафешку было…

– Не боись! Это я жене так говорю. А за ужин я плачу и заказываю музыку.

– Какая музыка? Здесь не пляшут.

– Это я так, метафорично. – Шмырь достал из кармана небольшой перехваченный резинкой рулончик тысячных купюр, и показал Денису.

– Ничего себе! – восхитился Денис. – И при таких деньгах ты говоришь, что – легче пера?

– Какие это деньги, брат, это слёзы страны. Вот у тебя в банке – деньги.

– В банке не в кармане! Мало ли где что лежит!

– Слушай сюда, брат! Мне нужны деньги, и большие! И ты мне их дашь!

– Не расплескай! Держи карман шире!

– До чего же ты непонятливый! Оформи на мою фирму «Социальная Инициатива» кредит – и мы с деньгами!

– Какой вопрос? Приходи, оформляй под залог бизнеса.

– Под залог моего бизнеса я получу каких-то пару-тройку мультов.

– Мультов – это что?

– Лямы. Единица с шестью нулями. Лимоны. Мне их надо – много!

– Много – это сколько?

– Ну, хотя бы сотни полторы!

Пока усидели мексиканскую водку, пока добавили нашу русскую, пока загрунтовали пивом с донскими, специально откормленными для такого случая, раками (– На, ешь – лобстеры!), Шмырь убедил Дениса подписать в своей конторе требуемые банком бумаги на кредит для строительства социального жилья, столь необходимого городу и стране.

Хлопнули по рукам. Хлопнули по «отходной». Зажевали донским «лобстером». И попытались встать.

– Пойдём, чего ты? – Шмырь приподнял со стула порядком захмелевшего Дениса и нахлобучил ему на голову синюю выгоревшую за лето джинсовую бейсболку. – Пойдём ко мне домой! Я тебя с женой познакомлю. У меня жена… – Потом, чего-то вспомнив, махнул рукой. – Баба! В горящую избу войдёт, коня на скаку остановит и дальше поскачет. Во, какая баба! – Да ты её знаешь! Пойдём! Посидим по-семейному!

По всему было видно, что молодой предприниматель, становой хребет России, враз ставшей страной третьего мира, Николай Константинович Шмырёв тоже не забыл, откуда он родом. Алкоголь стёр с его лица все признаки респектабельности «нового русского», превратив в нормального, хорошо выпившего простого русского мужика. Недаром до сих пор жива мудрая поговорка: «Выпил – и ты свободен!».

Они шли по тёмной пустынной улице города, обнявшись, как родные братья.

В такое позднее время транспорта не дождёшься, и друзья, согласно выдохнув: «Пошли!», отправились пешком на другой конец города, где жил Николай.

По улице вслед им, таким молодым и счастливым, ветер, загребая щедрой пятерней жёлтые рублёвки опавших листьев, бросал, не считая: «На, бери!»

Сентябрь. Время зябких ночей и хмурых рассветов. Осень. Сверху стало моросить той промозглой сыростью, от которой вроде и не мокнешь, но и не согреешься. Одним словом – мзга.

Николай Константинович, ну, Коля Шмырь, идёт уверено, не шатнётся, словно и не пил вовсе, а Денис оказался послабее, всё о прошлом тужит. Наташку вспоминает. Как бы сам себе пытается что-то спеть, а получается всё одно и то же: «Спи, Наташка, я не понимаю, отчего в тебе такая власть?..»

– Да не тяни ты! Не на паперти стоишь! Наташка, Наташка! Баба, она и есть баба! – приостановился на мгновение Шмырь.