Окулова дружила с учителями, преимущественно профессорами, дававшими уроки великой княжне, — Плетневым, Шевыревым, а также и с поэтами Жуковским и кн. Вяземским. В 1845 году Анна Алексеевна сопровождала великую княжну Ольгу Николаевну за границу в Геную, а затем в Палермо. Закончив дело воспитания великой княжны, Окулова осталась при дворе в качестве фрейлины государыни. 26 августа 1856 года Окулова была пожалована в камер-фрейлины. Живя на покое в Зимнем дворце, она не переставала интересоваться всем окружающим и писала записки. Незначительная часть их напечатана в «Русском архиве»; записки эти более касаются ее воспитанницы и тогдашней придворной жизни, чем самой Окуловой, которая была вполне поглощена порученным ей делом, о чем свидетельствуют и ее мемуары. Окулова была кавалерственной дамой ордена св. Екатерины. Она скончалась 13 февраля 1861 года и была погребена на кладбище Донского монастыря в Москве.
О печальной участи Александры Николаевны было рассказано выше. Теперь осталось рассказать лишь о том, как сложились судьба двух оставшихся дочерей Николая.
Мария была общепризнанной красавицей, обладала непобедимым обаянием, держалась уверенно, умела настаивать на своем. Когда ей исполнилось 16 лет, она в свой день рождения попросила у отца особый подарок: позволить ей не покидать Россию. Николай вскоре сосватал ей принца Максимилиана Евгения Иосифа Наполеона Лейхтенбергского — сына вице-короля Италии Евгения Богарне и Амалии Августы, дочери короля Баварии. У Максимилиана была слава не только одного из красивейших мужчин в Европе, но и одного из самых просвещенных и образованных.
2 июня 1839 года в Зимнем дворце состоялась свадьба герцога Максимилиана Лейхтенбергского с Марией Николаевной. «Церемониал венчания по греческому обряду был продолжителен и величественен, — писал очевидец события, Астольф де Кюстин. — Герцог Лейхтенбергский — высокий, сильный, хорошо сложенный молодой человек; черты его лица вполне заурядны, глаза красивы, а рот чересчур велик, да к тому же неправильной формы; герцог строен, но в осанке его нет благородства; ему удается скрыть природный недостаток изящества с помощью мундира, который ему очень идет, но делает его больше похожим на статного младшего лейтенанта, нежели на принца».
О том, что было дальше, рассказала великая княжна Ольга Николаевна: «Приданое Мэри было выставлено в трех залах Зимнего дворца: целые батареи фарфора, стекла, серебра, столовое белье, словом, все, что нужно для стола, в одном зале; в другом — серебряные и золотые принадлежности туалета, белье, шубы, кружева, платья, и в третьем зале — русские костюмы, в количестве двенадцати, и между ними — подвенечное платье, воскресный туалет, так же как и парадные платья со всеми к ним полагающимися драгоценностями, которые были выставлены в стеклянных шкафах: ожерелья из сапфиров и изумрудов, драгоценности из бирюзы и рубинов. От Макса она получила шесть рядов самого отборного жемчуга. Кроме этого приданого, Мэри получила от Папа дворец (который был освящен только в 1844 году) и прелестную усадьбу Сергиевское, лежавшую по Петергофскому шоссе и купленную у Нарышкиных».
Но далеко не все при дворе были в таком же восторге от этой свадьбы, как Ольга Николаевна. Анна Тютчева, в ту пору только ставшая фрейлиной, писала: «Это была, несомненно, богатая и щедро одаренная натура, соединявшая с поразительной красотой тонкий ум, приветливый характер и превосходное сердце, но ей недоставало возвышенных идеалов, духовных и умственных интересов. К несчастью, она была выдана замуж в возрасте 17 лет за принца Лейхтенбергского, сына Евгения Богарне, красивого малого, кутилу и игрока, который, чтобы пользоваться большей свободой в собственном разврате, постарался деморализовать свою молодую жену… Не без неприятного изумления можно было открыть в ней наряду с блестящим умом и чрезвычайно художественными вкусами глупый и вульгарный цинизм». |