Старое корейское правительство относилось к эмиграции (да и к поездкам за границу вообще) примерно так же, как советские власти во времена товарища Сталина. На протяжении двух с половиной столетий, с середины XVII и до конца XIX века, границы Кореи были наглухо закрыты, и выезд из неё был категорически запрещён. В те времена корейцы, подобно жителям сталинского Советского Союза, могли бывать за границей только в официальных командировках. Разумеется, разрешение на такую поездку могли получить только высокопоставленные лица, да и для них это было не очень то легко. Попытка покинуть пределы Кореи самовольно считалась тяжким преступлением, за которое могли и казнить. Вдобавок, и бежать было особенно некуда, в соседних с Кореей странах корейцев, скажем мягко, не ждали. Вплоть до 1872 г. китайское правительство строжайше запрещало поселение в граничащих с Кореей районах Манчжурии. Не были исключением из этого правила и сами китайцы: жить в Манчжурии разрешалось лишь кочевникам – маньчжурам, которые в те времена правили всем Китаем. Япония до 1856 г. была государством ещё более закрытым, чем Корея, въезд любых иностранцев туда был запрещён. О других же странах в Корее в те времена особо и не слыхали, да и попасть куда нибудь в Америку у корейского крестьянина не было никакой возможности.

Ситуация резко изменилась 100 с небольшим лет назад, когда после 1876 г. ограничения на выезд из страны были существенно ослаблены, а потом – и вовсе отменены. Почти одновременно с этим Россия вынудила ослабевший Китай отказаться от прав на территорию нынешнего Приморского края, и, таким образом, стала соседкой Кореи. Китайские власти также сняли запреты на переселение в Маньчжурию. Всё это означало, что корейцам появилось куда переселяться, и они не замедлили этим воспользоваться.

Первая волна переселенцев, которая в 1870–1890 е гг. двинулась на русский Дальний Восток и в китайскую Манчжурию, состояла в первую очередь из крестьян северных провинций. Эмиграция эта носила, как бы сейчас сказали, «экономический характер». Крестьяне, уставшие от нехватки земли и грабительских налогов, от неурожаев и всеобщей нищеты, уходили за кордон, в Китай и Россию, где земли хватало всем, и где чиновничество если и притесняло, то куда меньше, чем в родных местах.

После 1905 г. эмиграция из Кореи резко усилилась и приобрела отчасти и политический характер. Главной причиной тому стало японское вторжение. К 1905 г. Япония установила над Кореей полный контроль, а в 1910 г. формально превратила её в свою колонию. Японцы столкнулись с немалым сопротивлением, в том числе и с активным партизанским движением, но в конце концов военно техническое и финансовое превосходство колонизаторов решило исход борьбы. Остатки разбитых партизанских отрядов часто отходили на русскую и китайскую территорию. Уезжали во Владивосток и Харбин, Шанхай и Хабаровск и оппозиционно настроенные интеллигенты. Наконец, и крестьяне, которым приход японцев поначалу не принёс ничего, кроме новых налогов, продолжали десятками тысяч покидать родные места.

Японские власти не возражали против эмиграции, и даже поощряли её. Во первых, за границу уходили самые беспокойные и, следовательно, потенциально самые опасные. Во вторых, уезжая из своей страны, корейцы как бы «освобождали места» для переселявшихся туда японцев – ведь колониальные власти старались заселить Корею выходцами из метрополии, японизировать её. В результате к 1920 г. российских корейцев было уже около 100 тысяч, а китайских – без малого полмиллиона (точнее, 490 тысяч).

Впрочем, к концу двадцатых годов эмиграция и в Китай, и в Россию замедлилась. Снижение эмиграции в Китай было вызвано в основном экономическими факторами. Свободных земель в Маньчжурии практически не осталось, и переселение туда более не означало резкого улучшения жизни. Наоборот, переселенца скорее всего ждала участь бесправного батрака. В случае с Россией причины снижения (а потом – и прекращения) эмиграции были в основном политическими: как известно, советское правительство чем дальше, тем с большим подозрением относилось к выходцам из за рубежа, тем более к тем, кто формально считался подданными Японской империи.