|
Затем мы двинулись дальше. Мы спустились в небольшую долину, которая в иное время очаровала бы меня. Ее пересекал горный поток и поил ее плодородную землю; в конце долины этот поток впадал в одно из тех красивых синих озер, которые так часто встречаются среди холмов Сан-Доминго. Сколько раз в былые счастливые дни я приходил в сумерки помечтать на берегу такого озера и следил, как его синяя гладь постепенно начинает отливать серебром и как трепещет в ней отражение первых звезд, рассыпающих по воде золотые блестки! Сейчас тоже приближались сумерки, но я должен был идти мимо! Какой прекрасной казалась мне эта долина! Нас окружали могучие, величественные платаны, группы mauritias – разновидность пальм с такой густой кроной, что в ее тени не может жить ни одно растение; финиковые деревья; магнолии, усыпанные крупными цветами; гигантские катальпы с гладкими, блестящими, словно вырезанными листьями, которые выделялись среди золотых гроздьев альпийского ракитника. Бледно-желтые цветы канадской герани переплетались с голубыми колокольчиками дикой жимолости, которую негры называют «коали». Зеленые завесы лиан скрывали от глаз бурые склоны соседних скал. Вся эта девственная природа благоухала так же сильно, как, наверное, благоухали первые розы, аромат которых вдыхал в садах Эдема первый человек.
Между тем мы шли по тропинке вдоль потока. Я с удивлением увидел, что она упирается в отвесную скалу, у подножия которой было отверстие, напоминавшее арку; из него-то и вырывался поток. Оттуда доносился глухой шум и дул порывистый ветер. Негры свернули влево, на неровную извилистую тропу, по-видимому прорытую среди скал каким-то давно высохшим горным ручьем. Вдруг перед нами открылась пещера; вход в нее был наполовину скрыт зарослями терновника, остролиста и дикой ежевики. Из нее доносился такой же шум, какой привлек мое внимание, когда мы проходили мимо арки. Негры втолкнули меня в пещеру. Не успел я сделать и шага, как оби приблизился ко мне и сказал каким-то странным голосом: – Теперь я сделаю тебе еще одно предсказание: лишь один из нас двоих выйдет отсюда этой дорогой. Я не удостоил его ответом. Мы двигались в темноте. Шум все усиливался; мы уже не слышали звука собственных шагов. Я решил, что это шумит какой-то водопад, и не ошибся. Пройдя в темноте минут десять, мы вышли на полукруглую площадку, которая была создана в глубине горы самой природой. Горный поток, с оглушительным шумом низвергавшийся откуда-то сверху, заливал большую часть площадки. Свод, похожий на купол, нависший над этим подземным залом, был покрыт желтоватым плющом. Слабый свет проникал через широкую пересекавшую весь купол трещину, по краям которой росли зеленые кусты; лучи солнца золотили их в эту минуту. У северного края площадки поток с грохотом устремлялся в пропасть, в черной глубине которой слабо мерцало отражение тусклого света, падавшего из щели в куполе, и гасло, не осветив ее дна. Над пропастью наклонилось старое дерево, напоминая иссохшую руку, простертую над бездной. Его верхние ветви скрывались в пене водопада, а узловатые корни выступали из скалы немного пониже края обрыва; и вершину и корни оно купало в потоке. Трудно было сказать, что это за дерево, на нем совсем не осталось листьев. Это было поразительное явление: поток, который давал влагу его корням и поддерживал его жизнь, в своем стремительном падении срывал и уносил все нежные молодые побеги, оставляя только старые, крепкие сучья.
LII
Здесь, в этом мрачном месте, негры остановились, и я понял, что час моей смерти наступил. И вот теперь, на краю этой бездны, в которую я устремился, можно сказать, добровольно, передо мной снова встало видение счастья, отвергнутого мной всего несколько часов назад, и горькое сожаление, почти раскаяние сжало мое сердце. Молить о пощаде было бы недостойно, но все-таки жалоба сорвалась с моих уст. – Друзья! – воскликнул я, обращаясь к неграм, окружавшим меня. |
