– Вам сейчас двадцать четыре, господин Неф, боже мой, двадцать четыре, самое время прокладывать по жизни первые пути и устремляться к цели, если вы понимаете, о чем я говорю. А вы причаливаете у нас, встаете в некотором роде на запасной путь, да вы же будете чувствовать себя так, словно очутились в тупике, ведь у нас не начинают делать карьеру здесь нет никакой перспективы для продвижения по службе. Придет время, и вы почувствуете, что вас уже списали.

Хармс опять сел, помолчал и вопросительно поглядел на Генри, и тот, приняв этот вызов, ответил:

– Мне это без надобности, господин Хармс, правда-правда, карьеру и повышение я оставляю для других, а с меня хватит и того, если я буду чувствовать себя комфортно на рабочем месте.

– Комфортно себя чувствовать, – сказал, улыбаясь, Хармс. – Я надеюсь, у нас вам представится такая возможность. – Он показал на спортивную сумку, на торчавшую из нее хоккейную клюшку и спросил: – Вы играете в хоккей? В настоящий хоккей с шайбой?

– Да, в команде «Blue Devils», – сказал Генри, – во второй лиге, сегодня вечером у нас тренировка.

– У нас тут есть несколько клюшек, – сказал Хармс, – их нашли в «Интерсити» – международном экспрессе из Берлина, вероятно, команда праздновала в поезде победу и забыла после этого весь свой спортивный инвентарь. Вы потом сможете оценить как эксперт эти клюшки. Между прочим, ваши коллеги-спортсмены тоже не подали заявления на предмет возврата им забытых вещей, и это снова и снова заставляет меня думать о том, сколько же людей смиряется с пропажей собственных вещей. Кто-то обивает v нас пороги, а кто-то даже не знает пути сюда, многие сразу не питают никаких надежд.

– Я бы, наверное, тоже так поступил, – подхватил Генри радостно, – я приучил себя не проливать долгих слез по поводу утраченных вещей, ведь большинству из них можно найти замену, разве не так?

Хармс удивленно посмотрел на него, даже несколько скептически, провел рукой по крышке стола, с трудом встал, повернулся к полкам, забитым найденными вещами, и сказал:

– Нет, господин Неф, не каждую вещь можно заменить, далеко не каждую, когда-нибудь вы это поймете.

Затем он предложил Генри пройти с ним к двум другим коллегам, которые уже были в курсе, что он должен сегодня начать работать у них в качестве преемника того сослуживца, который, не проработав и полгода, подал заявление об уходе. Поворачиваясь, чтобы пойти за ним, Генри поднял глаза и взглянул на единственное украшение на стене – фото с изображением канувшего в прошлое локомотива, пыхтевшего по мосту через Рейн и пускавшего пары в лучах вечернего заката. Он уважительно глядел какое-то время на мощного допотопного гиганта, тащившего за собой необозримое количество вагонов, а потом сказал:

– В те времена они, наверное, считались быстрыми…

– Вы интересуетесь старыми локомотивами? – спросил Хармс.

– Нет, я собираю закладки для книг, новые и старые, у меня уже есть несколько потрясающих экземпляров, надо будет вам как-нибудь показать их.

– Пошли, – сказал Хармс.

Начальник бюро находок обогнул с Генри гору чемоданов, подготовленных для аукциона (там были большие и элегантные чемоданы, потрепанные и несколько потерявшие форму, были и густо облепленные множеством наклеек из разных отелей), и повел его к рядам полок, доходивших до самого потолка. Они молча прошли мимо забитых до отказа вместительных ячеек, Генри все чаще замедлял шаг, а перед отделением со шляпами, шапками, шлемами мотоциклистов и какими-то экзотическими головными уборами он и вовсе остановился, потом показал на матросскую бескозырку с надписью на ленте «Эсминец «Гамбург» и пробормотал:

– Эта пропажа наверняка стоила ему больших неприятностей.