— Погоди! — простонал инспектор. — Что значит — вернулся сюда? Чтобы сделать это, он должен был пройти мимо тебя и меня в приемной…

— Совершенно верно, — кивнул Эллери.

— Но мимо нас проходил только Крокер!

— Да. Крокер вошел в кабинет из приемной якобы для того, чтобы прислать Гроосса к нам, но в действительности — чтобы запереть окно. Крокер, друзья мои, это Теодор Ф. Гроосс без накладок на теле, лысого парика, фальшивых усов, румянца и ватных тампонов во рту, быстро переодевшийся в соседнем офисе, где он приготовил смену…

Эллери продолжал объяснять, что деньги обманутых вкладчиков и маскарад Гроосса можно обнаружить в соседнем офисе, но его никто не слушал, так как инспектор уже пробился сквозь толпу, которая с криками последовала за ним через приемную в коридор. Тощий маленький человечек метнулся между ног сержанта Вели, сделав резкий жест, и сержант согнулся вдвое, завопив от боли. Крокер-Гроосс помчался через приемную, преследуемый криком Эллери.

И все-таки маленький человечек вынужден был остановиться в дверях, на сей раз в его лице не было ни кровинки. Ибо толпа повернулась и при виде его, как один человек, умолкла, раскрыв объятия.

Отдел кладов

ЗОЛОТО СКРЯГИ

Сомнительно, чтобы у хроникера Багдада-на-Подземке нашлось бы более увлекательное повествование, чем история дядюшки Мэлакая, обладающая колоритной атмосферой, сентиментальностью, иронией и даже неожиданным концом.

Дядюшка Мэлакай родился, жил и умер под ржавой тенью железнодорожной эстакады над Третьей авеню. Поскольку он был ростовщиком и владел ветхим обшарпанным домом, где обитал и работал, его считали богачом. Так как он был старым брюзгой, не доверявшим банкам и жившим затворником, его называли скрягой. А поскольку единственной известной страстью дядюшки Мэлакая являлось коллекционирование книг — не раритетов и первых изданий, а любых книг в любом состоянии, — его именовали чудаком.

Все это соответствовало действительности — дядюшка Мэлакай был богачом, скрягой и чудаком, но этому имелись объяснения. Богатство возникло в результате продажи недвижимости на Манхэттене, купленной его прадедом, скрягами рождаются все ростовщики, а чудачество заключалось не столько в собирании, сколько в чтении книг.

Книги роились как пчелы над его конторой и жилыми помещениями наверху, состоящими из двух захламленных каморок. Под слоем пыли можно было обнаружить собрания сочинений Дюма, Скотта, Купера, Диккенса, По, Стивенсона, Киплинга, Конрада, Твена, О. Генри, Дойла, Уэллса, Джека Лондона в дешевых изданиях, и дядюшка Мэлакай каждую свободную минуту посвящал изучению сокровищ литературы при колеблющемся газовом свете. Когда с возрастом его зрение стало ухудшаться, темп чтения, напротив, увеличился, поскольку старый Мэлакай решил прочитать все знаменитые книги, когда-либо напечатанные, начиная с самых увлекательных. Эта причуда сочеталась у него с весьма изощренным умом и загадочным чувством юмора — он постоянно улыбался, ухмылялся или смеялся, хотя никто не знал, в чем заключается шутка.

Клиенты дядюшки Мэлакая утверждали, что у старого скряги нет сердца, но это являлось клеветой. Сердце у него было, и притом, как готов был удостоверить доктор Бен Бернард, чья вывеска находилась двумя домами вверх по улице, одно из самых худших, с какими ему приходилось сталкиваться, — порочное (в медицинском смысле), как у самого дьявола. Но дядюшка Мэлакай только посмеивался: «Вы глупец, доктор!» На это доктор Бен отвечал со вздохом, что не будь он глупцом, то не практиковал бы на Третьей авеню, и продолжал лечить старого ростовщика, как если бы его ежемесячные счета регулярно оплачивались.

Что касается Ив Уоррен, то она вошла в жизнь дядюшки Мэлакая, как и большинство других людей.