Эллери не видел монстра вплоть до процесса в федеральном суде. Они встретились в коридоре во время перерыва. Наркобарон был окружен приставами, адвокатами и репортерами и выглядел как преступник, ожидающий самого худшего. Тем не менее при виде Эллери его лицо прояснилось, он подбежал к нему, схватил за руку и потянул в сторону.

— Не подпускайте ко мне этих обезьян, хотя бы минуту! — крикнул монстр и жалобно добавил: — Квин, вы можете спасти мне жизнь. Это сводит меня с ума. С тех пор как вы перехитрили меня в этом чертовом поезде, я ломаю голову над тем, как вы это проделали. Списка не было ни снаружи, ни внутри вас, ни в телефонной книге, ни в зонтике. Так где же он был? Пожалуйста, объясните мне!

— Я не прочь бить лежачего, — холодно отозвался Эллери, — когда речь идет о типе вроде вас. Конечно, я объясню. Телефонный справочник и зонт были приманками, а гроссбух оставался у меня в руке.

— Что за чушь вы порете? — буркнул монстр.

— Вас ввели в заблуждение размер и количество содержимого гроссбуха. Вам не пришло в голову, что то и другое можно уменьшить.

— Уменьшить?

— С помощью микропленки. Во время войны ее использовали, чтобы уменьшать письма полевой почты до четверти квадратного дюйма. Тонна обычной почты — восемьдесят пять тысяч писем — на микропленке весит всего двадцать фунтов. Я решил прибегнуть к этому способу, перефотографировал на микропленку пятьдесят две страницы размером шесть на восемь с половиной дюймов. В результате получилось всего тринадцать футов микропленки шириной менее чем в полдюйма. Когда ее свернули в трубочку…

— Но вы сказали, что гроссбух был у вас в руке, — прервал монстр. — Я готов поставить миллион против одного, что у вас в руках ничего не было…

— А я едва ли стал бы так глупо рисковать, — сказал Эллери. — Нет, микропленка была спрятана в одном… даже в двух предметах. А я подносил к ней спички всю дорогу из Нью-Йорка в Вашингтон.

— Спички! Вы поджигали ее?

— Изящный штрих, не так ли? Нет, пленка была в огнеупорном контейнере — старой патронной гильзе, достаточно большой, чтобы вместить ее, и наглухо закупоренной. А гильза лежала на дне чашечки моей трубки — единственной веши, которую вы не стали обыскивать. Она придавала дыму металлический привкус, — добавил Эллери, — но, когда я думаю о ребятишках, которых вы приучили курить вашу марихуану или травить себя вашим героином, мне кажется, дело того стоило, — а вам?

Отдел похищений

ИСЧЕЗ РЕБЕНОК!

Дело о похищении Билли Харпера, по изящному выражению сержанта Томаса Вели, послало все правила к чертям собачьим. Прежде всего, ФБР не принимало в нем участия ни на какой стадии. Инспектор Квин объяснял это тем, что не мог беспокоить ведомство Дж. Эдгара Гувера проблемой не сложнее детской игры.

Но инспектор говорил это после того, как Эллери раскрыл дело. Ранее оно вовсе не казалось простым.

Билли Харперу было всего семь лет — все считали его смышленым, но несчастным ребенком. В семилетнем возрасте трудно назвать счастьем быть изъятым из большого отцовского дома возле Центрального парка и помещенным в гостиничные апартаменты на другом конце парка с матерью, чей нос распух от слез, и няней, которая была хорошенькой, но едва ли могла заменить отца.

Билли слышал горькие слова типа «развод» или «я не желаю так легко жертвовать десятью годами моей жизни, Ллойд Харпер!». В ту ужасную ночь в родительской ссоре, подслушанной им сверху, фигурировало также имя Джеррил Джоунс — это загадочное существо было «моделью», что казалось нелепым, так как модели бывают у самолетов, кораблей и тому подобного.