– Алек, я сейчас не склонна предаваться воспоминаниям. Мне нужны ответы. От тебя. Каким образом эта картина оказалась здесь, в моей спальне?

Алек издал короткий смешок, а затем вздохнул.

– Всегда хочешь все знать. Может, это задумывалось как сюрприз, compte tenu de votre amant.

Мой французский слегка заржавел, поскольку я больше не учила язык и в последнее время не особенно часто говорила с Алеком по телефону, но, если в общем, он предположил, что мой возлюбленный решил сделать мне сюрприз.

– Уэс купил ее?

– Не совсем.

Выпрямив спину, я стиснула зубы так крепко, что смогла бы разгрызть парочку камней.

– Не время для скромности, Алек. Давай уже, французик, колись.

В трубке раздался сдавленный звук, словно художника тошнило.

– Колоться? Мерзкая привычка, и я уж точно не собираюсь этим заниматься.

Закатив глаза, я плюхнулась спиной на кровать.

– Алек… – предостерегающе проговорила я.

– Твой любовник не платил за картину, – отчетливо произнес он.

– Так как же она здесь оказалась?

Вытянуть информацию из моего француза, когда он явно не хотел отвечать, было сложнее, чем заставить мужчину оттянуть приближающийся оргазм после нескольких серьезных раундов траха. То есть в принципе невозможно.

В конце концов он вздохнул.

– Ma jolie, я буду честен с тобой, oui?

Можно было подумать, что он нуждался в ответе – он и так знал, чего я хочу, но тем не менее я ответила:

– Oui. Merci.

– Твой любовник связался с моим агентом. Он хотел приобрести «Прощай, любовь». Но я отказывался продавать ее.

Это меня удивило. Художник, создающий картины специально на продажу, чтобы показать их всему миру, вдруг отказался продавать свою работу.

– Почему? Это бессмысленно.

Он снова неопределенно хмыкнул.

– Просто так. Я люблю тебя, и мне хотелось, чтобы на твою красоту любовались достойные ее люди. У меня были правила, касающиеся каждой картины. И с двумя работами я не собирался расставаться.

– И с какими же именно двумя?

Его голос стал тише, перейдя в сексуальное воркование, знакомое мне даже слишком хорошо.

– Мне нравится смотреть на нас в наш момент любви. Я повесил «Нашу любовь» в своей берлоге на вилле во Франции. Je ne pouvais pas m’en séparer, – сказал Алек, и я принялась судорожно рыться в памяти, пытаясь составить из его слов нечто осмысленное.

Насколько я поняла, он утверждал, что не в силах расстаться с ней.

– Алек, но это глупо, – рассмеялась я. – Вся суть выставки состояла в том, чтобы поделиться своим искусством.

– Ах-х, но я хочу, чтобы каждый день на нее смотрели лишь достойные. Я продал остальные, но каждая из них ушла к покупателям, которых я проверил и с которыми лично поговорил.

Я покачала головой и облизнула пересохшие губы. Внутри меня бурлили эмоции: картина, разговор с Алеком, тоска по Уэсу. Казалось, что в душе у меня прогулялся смерч. Я пыталась собрать воедино разрозненные куски мыслей и чувств, но что-то тут не складывалось.

– А эта картина? Как она здесь очутилась?

– Я поговорил с твоим Уэстоном. Он рассказ мне, кто он такой и откуда знает о наших отношениях. Я ожидал grabuge.

– Грабеж?

Он ожидал грабежа? Что?!

– Merde. Нет. Как это у вас… уборка?

Тут я захрюкала от смеха.

– Разборка?

– Oui.