Позабыл его имя, но таких верзил, да поразит меня меч Изиды, в наших местах больше не сыскать! И Пенна рассказывал, что ливийский лазутчик говорил с предателем Нехебом об этом человеке, сообщил, что именно он возглавляет нынешний поход против египтян. Ну, Ахилл, если это он, и если ты убьёшь его, фараон сделает для тебя всё, о чём ты ни попросишь!
— Слезай, Яхмес! — крикнул троянец, поправляя на плечах своё громоздкое одеяние так, чтобы прорези, сделанные в шкуре ящера, оказались точно против глаз. — Не надо, чтобы тебя заметили. Спрячьтесь вместе с проводником и верблюдами в одной из пристроек.
— И снова не участвовать в битве, а только смотреть, как ты их громишь? — в голосе юноши, послышалась обида. — А нельзя ли на этот раз тебе помочь?
Он ловко спустился со стены и стал напротив «ящера», непроизвольно обращая свой взгляд к его голове, хотя и знал, что за полуразверстой пастью гигантской твари скрывается маленькая амазонка, а Ахилл смотрит сквозь прорези, сделанные у основания мощной шеи чудовища.
— На этот раз мне очень нужна помощь, — ответил герой, направляясь к пустым крепостным конюшням. — Когда завяжется бой, ты должен будешь выйти из убежища и скрутить парочку ливийцев, связать и затащить в какое-нибудь помещение. А не то, если одних придётся убить, а друг не повалятся и помрут со страху, нам не у кого будет узнать, что стало с войском фараона... Сможешь?
— Было бы, что смочь! — бросил Яхмес и, махнув рукой перепуганным проводникам-туарегам, подхватил под уздцы одного из верблюдов.
А потом всё, казалось бы, повторилось. Только на этот раз не он ворвался в крепость, ударив всем телом и, как щепку, сломав ворота. На этот раз вошли воины в ливийских доспехах и в изумлении и недоумении остановились, увидав тела убитых. Они бродили меж этих тел, что-то говорили друг другу... И вдруг один из них побежал, помчался сломя голову, стремясь достигнуть северных ворот. И... миновав первый ряд построек, налетел прямо на Ахилла!
Раздался дикий, нечеловеческий крик. В руке бегущего был меч, он взмахнул им, должно быть, совершенно обезумев. Ахилл не ударил его, лишь поднял навстречу когтистую лапу ящера, и человек побежал обратно, вопя и визжа, а затем рухнул лицом вперёд.
И тогда герой вышел навстречу толпе заполнивших двор людей, и те с криками кинулись в стороны. Только двое остались стоять против него — гигантский воин в кожаном доспехе с медными бляхами и второй, среднего роста, одетый так же и с таким же копьём в руке.
Ахилл шёл на них, готовый ударить, вновь испытывая не сравнимое ни с чем ощущение волнующей злости, дрожи и трепета всех мышц и нервов, великого и страшного порыва схватки. Лишь на миг его сознание затуманила мысль, что вот этот чудовищного роста дикарь в шлеме с дырами для глаз недавно, быть может, убил его брата... И явилось одно всепоглощающее желание — уничтожить его, убить сию секунду!
Рука под чешуйчатым покровом твёрдо сжала древко «пелионского ясеня», напряглась, поднимаясь...
И тут глубокий и звучный голос воскликнул на критском наречии:
— Гектор, берегись! Это не дубина, это копьё — я вижу, как в граве сверкает наконечник!
Пентесилея!!!
Её голос нельзя было спутать ни с каким другим. И она назвала... назвала имя Гектора! Ахилл выпрямился, точно получив удар в спину.
Что-то звонко и пронзительно выкрикнула Авлона, привставая на его плечах. Он этого не услышал и не почувствовал.
Мгновение, всё перевернувшее, всё изменившее, длилось бесконечно. И в какую-то долю этого бесконечного мгновения громадный воин метнул своё копьё.
Потом Ахилл с трудом мог вспомнить, что с ним произошло. Сработало что-то, идущее уже не из сознания. Когда-то в юности, упражняясь в воинском искусстве, он учился ловить на лету дротики. Ему одному из немногих среди всех фтийских юношей это удавалось. |