Что было делать? Оставалось только одно... Я приказала Авлоне одной догонять лодку и постараться незаметно освободить Ахилла и бежать вместе с ним. Она пришла в ужас:

— А ты, царица?! Как же ты?!

Признаюсь, я закричала на неё и чуть было не ударила. И она повиновалась. Уже вслед ей я крикнула, чтобы она простила меня, и обещала, что обязательно их разыщу. Она ответила, соскальзывая в воду:

— Удар за удар, жизнь за жизнь, кровь за кровь!

Боевая клятва амазонок была как бы её клятвой выполнить мой приказ или погибнуть.

Лодки исчезли в сгущавшемся сумраке, а я спряталась среди кустов и про себя попросила Артемиду-деву, чтобы роды прошли спокойно: я понимала, что раз они начались раньше времени, то могут быть очень тяжёлыми, а это опасно для ребёнка. Но всё обошлось: когда на востоке посветлело небо, я услышала первый крик нашего сына и... ну, что там скрывать... разревелась. Я была счастлива, потому что Ахилл мечтал о сыне и я тоже, а с другой стороны, было так больно и страшно думать, что наш сын родился, а его отец может вот-вот умереть! Но я надеялась на Авлону и знала, что не напрасно.

Меня мутило от слабости — как ни благополучны были роды, но крови я потеряла, как за десяток сражений, кроме того, не ела уже больше суток и испугалась, что у меня не будет молока. Тут мне повезло: я укрывалась в кустах возле небольшой заводи и утром увидала сквозь прозрачную воду, что на мелководье шныряет немало довольно крупных рыбок. Нож у меня всегда с собой — в ножнах на ремне сандалии. Я метнула его и сразу пригвоздила ко дну одну из рыбок. Но съесть её пришлось сырой — развеет огонь было нечем, да я и не стала бы тратить лишнее время. Я подобрала тунику Авлоны — она поплыла за лодкой в одной набедренной повязке — и завернула в неё малыша, больше было не во что. И мы с ним пошли дальше, вдогонку за его отцом...

Солнце здесь просто безумное, днём идти по этому солнцу с непокрытой головой очень тяжело. Я спасалась, временами смачивая клочок туники в воде и прикрывая им темя. Не зря они тут все ходят почти нагие, но в платках, либо в шапках. Младенец то спал, то просыпался, и меня очень поддерживала его совершенно бессмысленная улыбка и его глаза... Они у него в точности, как у Ахилла, ты заметил? А говорят, у новорождённых цвет глаз неопределённый... Ерунда! У нашего они уже в первый день были такие, похожие на тёмный янтарь и с золотыми искрами.

Миновал полдень, и я пришла к тому месту, где битва возобновилась. Я знала, что это будет не так далеко. Обе лодки стояли у берега, рядом лежали три мёртвых тела, и сидело в тени куста пятеро раненых. Воины громко бранились, размахивали руками, часто показывая пату сторону Пила. Я посмотрела туда — там были какие-то руины, похоже, что древнего кладбища, потому что среди низких полуразрушенных построек, вернее, за ними, виднелись несколько высоких треугольных гробниц и совсем вдали — фигура чудища... знаешь, здесь их называют как-то длинно, а по-нашему это сфинкс — тело льва и голова человека. Кладбище казалось совершенно заброшенным, а за ним начиналась сухая и голая равнина. Я поняла, что Ахилл и Авлона, если они оба живы, вероятно, ушли туда. Тогда я не знала, что именно в этом месте, в ста пятидесяти стадиях от Мемфиса, Великая пустыня, окружающая долину Нила со всех сторон, ближе всего подходит к реке и уже за ближайшими холмами начинается безводное песчаное царство смерти. Хорошо, что я не сразу это узнала! А тогда мне оставалось решить: перебираться ли на ту сторону реки и попытаться найти какие-то следы либо выбрать направление наугад, или же попробовать сперва добраться до кого-то из обладающих хотя бы какой-то властью людей, назвать себя и искать мужа, получив от них какую-то поддержку, хотя бы найдя место, где можно безбоязненно оставить маленького сына, которым я не могла рисковать.

Будь я одна, я бы не раздумывала!

В конце концов, я поняла, что надо добираться до Мемфиса.