А еще поползли нехорошие слухи, что не княжий, дескать, сын-то, что в его рождении повинен все тот же любимец Елены воевода Сторожевого полка Овчина Телепнев-Оболенский. Кроме того, было немало народа, считавшего княжеский развод незаконным, а самого княжича незаконнорожденным. Повторяли прорицание, что сын от незаконного брака станет правителем-мучителем, недаром в ночь его рождения была страшная сухая гроза. На всякий роток не накинешь платок, но никому в голову не приходило передать такие слова светившемуся от счастья Василию, да и к чему? Даже юродивый, которого княгиня спросила о том, кто у нее будет, заявил просто:

– Родится Тит, широкий ум.

В Москве готовились к крещению долгожданного младенца. Княжий двор и без того отличался богатством и красочностью, а тут Василий превзошел самого себя. Рождение долгожданного ребенка должно было запомниться многим. 4 сентября княжича крестили в Троице-Сергиевом монастыре, его крестными отцами стали самые уважаемые люди: старец Иосифо-Волоколамского монастыря Кассиан Босой, старец Троице-Сергиева Иона Курцов и игумен Переяславского монастыря Даниил. Василий очень хотел, чтобы сын при рождении получил хорошую духовную защиту, видно, все же чувствовал неправедность его рождения.

После самого обряда крещения он взял младенца на руки и вдруг шагнул к раке Сергия Радонежского. Елена с тревогой следила за действиями мужа: что он задумал? Князь положил сына на раку и склонился, что-то шепча, просил для мальчика заступничества у святого. Сердце матери обливалось кровью, она чувствовала себя не вправе радоваться так же, как и муж. Была причина таких переживаний у княгини, была…

Монастыри получили богатые дары, одарены были и сами крестные отцы, прощены и выпущены из заточения несколько опальных. Правда, выпускал великий князь людей очень избирательно. Во всех городах Руси звонили колокола, прошли праздничные церковные службы. Особо отличился новгородский архиепископ Макарий. Желая выслужиться перед Василием, он велел отлить огромный колокол и пристроить к Софийскому собору придел в честь Иоанна Крестителя, покровителя княжича. Колокол повесили на колокольне храма Успения Богоматери в новгородском Детинце. Конечно, такое рвение не могло быть незамеченным в Москве, Макария не забыли. Позже он станет митрополитом и наставником Ивана Васильевича, причем очень толковым наставником.

К ребенку приставили новую мамку, ею стала вдова Аграфена Челяднина, сестра Телепнева, вырастившая не одного собственного ребенка. Кормить сына княгине тоже не позволяли, для того привели здоровую, крепкую кормилицу, молока которой хватило бы на троих. С княжича Иоанна сдували пылинки, для престарелого отца он стал главным существом на свете. Только сама княгиня отчего-то была совсем не так весела, ее словно съедала какая-то мысль. Но муж в своей радости попросту не замечал переживаний красавицы.

Аграфена не понимала княгиню, ну чего же так страдать-то? Сын крепкий, вон как грудь сосет, головку уже держит хорошо, видно, что рослый будет. Но Елена ни с кем не делилась своими страхами, только разве вон со старой мамкой Захарихой о чем-то изредка шепталась. Челяднина подозревала, что не все так просто в рождении Иоанна, но держала мысли при себе, чтобы за язык не укоротили на голову.

Однажды она все же невольно подслушала тихий разговор Елены с Захарихой, княгиня спрашивала о каком-то немом. Мамка успокаивала, мол, все в порядке, жив-здоров. Так ничего и не поняв, Аграфена все же не забыла того, что услышала. Кроме того, Елена всякий день истово молилась, выпрашивая прощение в каком-то грехе. Над этим Челяднина долго не размышляла. Понятно же, что княжич вовсе не Василия, кто же поверит, что после стольких лет бесплодности князь, который разменял шестой десяток, вдруг стал отцом? Многие так думали, считали, что истинный отец Телепнев. Разговоров не было, потому как боялись, но думать никто не мог запретить, в том числе и Аграфене про своего братца.