Но к довершению неудачи, наигрываемый на балалайке мотив менее всего подходил к исполняемой, пляске. Дед играл одно, царевна Лизанька плясала другое, поминутно, благодаря несоответствующей мелодии, сбиваясь с такта.

Теперь с каждой минутой смешки и насмешки в толпе зрителей становились все громче, все явственнее, и скоро перешли в громкий неудержимый хохот.

Наконец, заметя, что пляска идет в разрез с музыкой, дед бросил играть, и царевна Лизанька, красная от смущения, остановилась посреди поляны.

— Ну и пляска! Изрядная плясунья, что и говорить! Ха-ха-ха! Ай да искусница! Вот так отличилась! — слышались теперь здесь и там, среди взрывов смеха, громкие насмешливые голоса.

Но Лизанька не слушала их… С потупленными глазами и красным от смущения лицом, она вне себя выбежала из круга и направилась, едва сдерживаясь от слез обиды, к берегу, где ее ждала лодка с гребцами и мамка Лискина Андреевна.

Зато Маврута, нимало не смущенная неудачей, постигшей ее, «золотую» царевну, вся пылая от негодования и гнева, чуть ли не сжимая кулаки, гневно подступала к насмешникам:

— Бессовестные вы! — крикнула она, вся дрожа от злобы, — как вы с гостями своими поступаете? Вот так угостили, нечего сказать! Да кабы знали вы, кого «угостили» то, глупые! Небось, ног бы своих со страху до первой избы не донесли! — не удержалась она, чтобы не пригрозить слобожанам.

Но лишь новый дружный взрыв хохота встретил эти слова рассерженной девочки.

— Ха-ха-ха! И то сказать: насмерть напугала! Действительно, вольные птицы к нам пожаловали — дворцового плотника дочки! — не переставали смеяться в толпе.

Только Таня Онуфриева смутилась и перестала смеяться.

— А и, впрямь, неладно у нас это вышло… Все же, ведь, гости они… Зачем пересмеивать? Как сплясала, так и ладно, вишь, она какая складная да пригожая! — не смело заговорила девушка.

— А пошто она эта складная да пригожая зря — то хвасталась? Тоже сказала-то: первая, вишь, она в государевом дворце плясунья, а сама-то ступить шагу не может.

— Да ведь не она хвасталась, а сестренка её, — заступалась Таня.

— Ладно, хороши обе. Обе хвастуньи… — продолжала посмеиваться молодежь.

Эти смешки еще больше рассердили Мавруту и снова она заговорила, гневно поблескивая глазами.

— Ой, не полно ли пересмешничать… Гляди, чтоб не каяться после… Сказала бы словечко, да язык до времени связан. А что не лгала я, и что сестренка моя лучшая во всем, почитай, Санк-Петербурге плясунья, прошу милости Таня, доподлинно узнать тебе. Узнаешь, повидаешь и другим поведаешь, — обратилась Маврута уже непосредственно к одной хороводной запевале, — а для этого пожалуй к нам в сени во дворец, в первое же воскресенье. В три часа приходи, а я уж тебя проведу туда, где ты на мою сестренку, на пляску её, вдоволь налюбуешься. Придешь, что ли?

Просияв от удовольствия, очень польщенная Танюша, вся зардевшись, поспешила ответить:

— Приду… Спасибо… А пока что не обессудь… Не обидься, что так все это вышло.

— Ладно уж… Не долго, они все пересмешничать будут. Потому, как побываешь ты со мною кое-где, да кое-что повидаешь, да им порасскажешь, так тогда совсем иной разговор промеж вас пойдет. Так помни же… В воскресенье к трем часам вали в государевы сени и Маврутку Шепелеву вызови, там уже знают. Ну, прощайте, счастливо оставаться! — и, совсем уже успокоенная, Маврута кивнула головой Тане и заспешила следом за царевной.

ГЛАВА V

Ассамблея. — Неожиданное открытие

Поздно в том году давалась государем его последняя весенняя ассамблея.