Подойдя к громаде скал, Таадар пригнулся и испустил крик, в совершенстве подражая крику ночной птицы. Такой же крик ответил ему. Обменявшись три раза этим сигналом, мудрец выпрямился и бросился бегом к цепи скал. На полпути он встретил пустынника, который почтительно приветствовал его.

— Тебя привело сюда несчастье, которое ты предвидел, уважаемый учитель?

— Да, Сапзар! Все идет гораздо хуже, чем я предвидел. Но пойдем скорей! Я просто изнемогаю от усталости.

Они пошли к подошве горы. Сапзар и мудрец поползли на четвереньках между обломками скал и большими камнями. Затем, раздвинув кустарник, они проникли в длинный темный коридор. Сделав множество поворотов в полном мраке, Сапзар толкнул одну каменную плиту. Плита повернулась вокруг своей оси, и они вошли в довольно просторный погреб, освещенный лампой.

Это была длинная усыпальница, состоявшая из двух погребальных комнат, которые хетт приспособил для себя. Воздух хотя и был тяжелый и теплый, но дышать все — таки было можно. Кто заглянул бы в одну из этих комнат, тот перестал бы удивляться, как мог жить пустынник без пищи, так как там была навалена всякая провизия, копченое и соленое мясо, сушеные фрукты, сыр, мед и т. д. Не забыты были и большие амфоры с маслом, вином и медом. Источником этого изобилия был Хоремсеб, разрешивший Таадару снабжать своего соплеменника всем необходимым. Каждый месяц по ночам старый мудрец приносил ему туда все необходимое.

Когда же в нем зародилось опасение, что все может быть открыто, Таадар перенес к Сапзару все, что у него было самого ценного.

Таадар вытянулся на ложе в первой комнате, обставленной очень комфортабельно. Подкрепившись вином, он рассказал Сапзару последние происшествия.

— Если бы Хоремсеб остался со мной в этом надежном убежище, я бы не беспокоился о будущем. Но безумец предпочел сделать последнюю попытку сохранить свое положение, и, я думаю, сложит свою голову. Во всяком случае, — со вздохом закончил старый мудрец, — ему известна дорога сюда, где он всегда может в случае нужды укрыться!

На следующий день после этой тревожной ночи, около шести часов пополудни, в Мемфис прибыло несколько лодок с жрецами и солдатами. Это была комиссия из Фив, явившаяся на сутки позже, чем Мэна. Пока Рансенеб, Рома и их товарищи по священному сану отправились в храм Аписа, чтобы посоветоваться с великим жрецом Аменофисом и сообщить ему о разоблачениях Саргона, Антеф с отрядом солдат пошел в крепость передать царский приказ коменданту Мемфиса. Кениамун же остался для размещений флотилии, которая должна была держаться особо и ни с кем не сообщаться. Кроме того, молодому человеку было поручено предупредить Нефтису и наведаться к трещине в стене, чтобы иметь последние известия. На рассвете следующего дня предполагалось форсировать вход во дворец.

Кениамун поднимался по лестнице в улицу, ведущую от реки к центру города, как вдруг, к великому своему удивлению, увидел Хартатефа. Тот с мрачным видом шел рядом с закрытыми носилками, которые осторожно несли четыре здоровенных раба. Кениамун тут же подошел и хлопнул Хартатефа по плечу.

— Я думал, что ты все еще на своем посту, — сказал он после первых приветствий. — Что это ты так таинственно несешь, прости за нескромный вопрос?

— В носилках лежит раненая женщина, которую мои люди в эту ночь вытащили из Нила. Я везу ее в Фивы, куда возвращаюсь сам.

Не дожидаясь позволения Хартатефа, Кениамун с любопытством приподнял занавеску носилок. При первом же взгляде, брошенном внутрь, он побледнел и отшатнулся, вскрикнув глухим голосом:

— Изиса!

— Ты знаешь эту женщину, беспрестанно бормотавшую имя Хоремсеба? — оживился Хартатеф.

— Да, знаю! Не в Фивы, а в храм Аписа ты должен немедленно ее отнести.