Через минуту лодка причалила. Хатасу вышла из нее, отвечая благосклонной улыбкой на приветствие принца. Сэмну и женщины поднялись за царицей на террасу, а Кениамун и оба воина остались на ступеньках.

— Я хочу побранить тебя, Саргон, за твой странный вкус к уединению, — сказала Хатасу, заняв приготовленное ей место. — Тебя редко удается увидеть на больших праздниках и на публичных церемониях. Почему ты избегаешь общества? Молодости свойственны веселье и развлечения. Только старикам и царям выпадают на долю постоянные заботы и непрерывная работа.

— Конечно, не заботы и не работа мешают мне пользоваться жизнью. Благодаря твоей милости, моя повелительница и благодетельница, я самый свободный человек в Египте. Только я чувствую себя гораздо счастливее, когда мечтаю на этой террасе. Но смею ли я надеяться, божественная дочь Ра, что ты удостоишь принять что — нибудь от своего верного раба?

— Дай мне немного вина и что — нибудь из этих чудных фруктов. Я тоже люблю эту террасу. Этот вид, это лихорадочное и шумное оживление, царящее на священной реке, как прообраз моей жизни, полной проблем управления Египтом. А город мертвых и аллея сфинксов, ведущая к моей усыпальнице, напоминают о покое подземных жилищ, где я буду отдыхать в царстве Озириса от трудов жизни.

Она приняла кубок, который подал ей коленопреклоненный Саргон, и пригубила его, продолжая смотреть на реку задумчивым и рассеянным взглядом.

— Вон кто — то из моих знатных египтянок. Они тоже, вероятно, захотели насладиться свежим воздухом, — сказала после минутного молчания Хатасу, указывая рукой на разукрашенную лодку, в которой сидели две женщины.

— Я даже могу, моя царственная госпожа, назвать тебе этих женщин, — заметил Саргон. — Эта лодка принадлежит Пагиру, и в ней, без сомнения, Нейта и Сатати.

— Как это кстати, — сказала царица. — Уже несколько дней я все собираюсь позвать Сатати и поговорить с ней, но мне мешают дела. Теперь же я исполню свое желание. Пошли кого — нибудь позвать лодку.

Один из воинов тотчас же бросился в лодку Саргона и в несколько ударов весел поравнялся с лодкой Пагира.

Сатати уже заметила царское судно, стоявшее у подножья лестницы. Приказание явиться вызвало у нее подсознательное смутное опасение.

— Подойди, Нейта, — сказала Хатасу, приветствуя обеих женщин, простершихся перед ней, — и садись здесь, у моих ног. Но что я вижу! Ты побледнела, похудела и кажешься слишком печальной для счастливой невесты. Что с тобой, малютка?

Царица провела рукой по черным блестящим волосам девушки. Та покраснела и опустила голову. Хатасу не настаивала и завязала разговор с Сэмну и Саргоном, а через четверть часа она встала и подошла к балюстраде. Подозвав Нейту, она ласково сказала ей:

— Здесь мы одни. Скажи мне откровенно, дитя мое, вполне ли добровольно ты избрала себе в мужья Хартатефа и любишь ли ты его?

Нейта подняла на нее затуманенные слезами глаза. Яркая краска залила ее лицо. О, как бы ей хотелось все доверить своей царственной покровительнице, взгляд которой, обычно такой холодный и высокомерный, сейчас был удивительно нежным. Но могла ли она признаться в позорном поведении своих? Могла ли навлечь на головы Пагира и Мэны позор и немилость?

— Моя семья хочет этого, и, конечно, для моего же счастья, — пробормотала она сдавленным голосом.

Хатасу посмотрела на нее долгим, пытливым взглядом. Затем, повернувшись, она громко сказала:

— Следуй за мной, Сатати — мне нужно поговорить с тобой.