|
– Если одно твое понимание не переходит в другое? Разве тебе не ясно, что именно этого мне и недостает. Когда он разыскал Дэниела во Франкфурте, речь зашла о природе истории, о невозможности написания последовательного изложения событий, которое по сути своей не было бы ложью. О том, что обобщения не способствуют установлению истины, и о том, что без них невозможно дальнейшее развитие знаний. Не всегда, однако, Арман встречался с ним в корыстных целях. Однажды в Англии на постоялом дворе он разбудил Дэниела и приказал ему немедленно уходить оттуда. Меньше чем через час здание сгорело. В другой раз, в Нью-Йорке, Арман заплатил за него залог и вытащил из тюрьмы, куда он угодил за пьянство и бродяжничество. Как всегда после плодотворной охоты, он выглядел вполне обыкновенным человеком – молодой адвокат в твидовом пиджаке и фланелевых брюках. Проводил Дэниела в отель «Карлайл», чтобы тот проспался, и оставил ему полный чемодан одежды, а в кармане – набитый деньгами бумажник. После приблизительно полутора лет такого сумасшествия Дэниел в конце концов и сам начал задавать Арману множество вопросов: «Как на самом деле жили тогда в Венеции?»; «Посмотри этот фильм, действие которого происходит в восемнадцатом веке, и скажи, что в нем неправильно». Но Арман отвечал на удивление неохотно. – Я не могу рассказать тебе о такого рода вещах, потому что мне не довелось испытать их на себе. Видишь ли, моя способность синтезировать знания весьма ограничена; я сосредоточенно и глубоко рассматриваю каждый определенный момент. Какой была жизнь в Париже? Спроси меня, шел ли дождь в субботнюю ночь пятого июня тысяча семьсот девяносто третьего года. На этот вопрос я, возможно, смогу ответить. Но иногда он вдруг взахлеб начинал говорить об окружающих его вещах, о пугающе нарочитой чистоплотности нынешней эры, об ужасающем ускорении перемен. – Вот возьми, к примеру, изобретения, которые потрясли мир, но в течение всего лишь одного века стали бесполезными или устарели: пароход и железные дороги. А известно ли тебе, какое значение они имели после шести тысяч лет рабства на галерах и путешествий верхом? Теперь танцовщица покупает химический препарат, чтобы убить семя своих любовников, и доживает до семидесяти пяти лет в комнате, где полно приспособлений, охлаждающих воздух и полностью поглощающих пыль! Однако, несмотря на множество костюмированных фильмов и дешевых изданий исторических книг, которыми завалена любая аптека, публика не имеет достоверных сведений ни о чем; каждая общественно значимая проблема рассматривается с точки зрения «норм», которых в действительности никогда не существовало, люди воображают, что их «лишили» роскоши и покоя, в то время как на самом деле никто и никогда не имел их в достаточном количестве. – Но какой была Венеция, когда ты там жил? Расскажи мне... – Что рассказать? Что она была грязной? Что она была прекрасной? Что одетые в лохмотья люди с гнилыми зубами и отвратительным запахом изо рта веселились во время публичных казней? Хочешь знать, в чем состоит главное отличие? В том, что в настоящее время люди страшно одиноки. Нет, ты выслушай меня. В те годы, когда я еще принадлежал к числу живых, мы жили по шесть-семь человек в комнате. Городские улицы заполняло море людей; а сейчас смятенные души наслаждаются в своих высотных домах роскошью и уединением и сквозь стекло телевизионных экранов взирают на далекий мир поцелуев и прикосновений. Непременно нужно было накопить такое огромное количество знаний и достичь нового уровня человеческого сознания, любопытствующего скептицизма, чтобы стать столь одинокими. Дэниел завороженно слушал и иногда даже пытался записывать высказывания Армана. И все же Арман по-прежнему пугал его. Дэниел постоянно переезжал с места на место. Он не мог точно сказать, сколько времени прошло до того момента, когда закончилось его бегство, однако забыть ту ночь совершенно невозможно. |
