Раз за разом повторял Шумилов эту операцию, используя всякий раз новое яйцо, и через четверть часа в его распоряжении оказались шесть чистых листов гербовой бумаги с оттисками печатей земельного и межевого комитетов Малмыжского уезда Вятской губернии. Оставалось заполнить их тем текстом, который бы отвечал целям Алексея Ивановича.

Работая до глубокой ночи, меняя перья и имитируя разные почерка, Шумилов заполнил все необходимые бумаги. Получилось два «дела», одно из которых, якобы, шестилетней давности, касалось предоставления кредита под залог участка оценочной стоимостью миллион четыреста пятьдесят тысяч рублей серебром, а второе, датированное уже 1889 годом, — продажи того же самого участка за невозврат денег. Его оценочная стоимость во втором случае изменилась радикально, упав до миллиона ста тысяч. У Александры Егоровны не должно возникнуть повода для недовольства, ведь Шумилов экономил ей более трети миллиона!

14

Уже пятнадцатого августа Алексей Иванович Шумилов получил краткую записку, присланную посыльным гостиницы «Европа». В ней Александра Егоровна Максименко сообщала, что ждёт его с визитом в любой день после полудня. Изящная лаконичность формулировок, а также прекрасный почерк, коим была написана записка, убедили Шумилова в том, что скрывающаяся от закона вдовушка прибыла в столицу в сопровождении Софьи Резнельд и, видимо, не её одной. Было очевидно, что где — то рядом должны были крутиться как братишка последней, так и мамаша первой.

Не без внутреннего трепета Алексей Иванович готовился к этому визиту. Он сознавал, что задуманная им комбинация близится к своей развязке. Шумилов в который уже раз пролистывал подготовленные документы, призванные убедить Александру Егоровну в безусловной правдивости всего происходящего; до самой последней минуты эта женщина не должна была заподозрить того, что как раз — таки она сама, а вовсе не Антонин Максименко, окажется жертвой обмана.

Никогда прежде Шумилов не подходил столь придирчиво к собственному туалету, как утром шестнадцатого августа. Под форменный парадный вицмундир он надел широкие чёрные хлопковые штаны с чёрными же шёлковыми лампасами — это было, конечно же, нарушением правил ношения формы, но вполне в духе последних веяний чиновной моды! Вместо классической рубашки он одел дорогущую сорочку из тонкого лионского полотна со стоячим воротником и изящно отогнутыми его уголками — это тоже было нарушение формы, но вполне допустимое и притом очень популярное среди молодых чиновников, не жалеющих на одежду денег. Глухие, без шнуровки, лаковые туфли — полусапожки ручной работы логично дополнили внешний вид чиновника — хвата, за какового должен был сойти Шумилов. Последним штрихом туалета явились перстни, которые Алексей Иванович никогда не одевал в обычной обстановке, но которые показались ему совершенно необходимы теперь. Кольцо на мужской руке — атрибут изнеженного себялюбца, как раз такой образ и нужен был Шумилову. На мизинец правой руки он надел массивное золотое кольцо — печатку, а на безымянный левой руки — перстень с неотшлифованным куском тусклого чёрного диорита размером чуть ли не с фалангу пальца. Кольцо это хотя и выглядело безвкусным, тем не менее, было очень дорого Шумилову как память о запутанном расследовании убийства сестры известного путешественника и антрополога, в котором Алексей Иванович принял весьма деятельное участие весной предыдущего года. Диорит в перстне был осколком очень ценной древнеегипетской статуэтки, умышленно расколотой убийцей незадолго до разоблачения.