Дядя Миша, а для всех прочих Михаил Васильевич, был родным дядей братьев Шумиловых по отцу. Уже более двух десятилетий он служил в ростовской полиции. Это был человек широкий, открытый, многословный; не в последнюю очередь благодаря именно этим качествам он имел обширное знакомство в городе. Кому, как не ему — как по долгу службы, так и в силу особенности натуры — было не знать городских новостей?

— Я подумал об этом же, — буркнул Алексей. — Глядишь, и в Питер ездить не понадобилось бы. Пойдёшь со мной?

— Уволь. Я, наверное, завтра в Тулу подамся. Дела мои в Ростове закончились и, судя по всему, вполне успешно.

Следующим вечером, уже проводив к поезду старшего брата и пообещав в будущем году непременно приехать к нему в Тулу, Алексей Иванович Шумилов отправился в гости к своим родственникам, дяде Мише и его семейству. Родня проживала на другом конце Ростова, в Острожном переулке, неподалёку от одного из старейших в городе православных храмов — церкви во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Матушка собрала корзину всяких гостинцев — кувшин домашнего подсолнечного масла, которое она умела очищать углём как никто другой, да пару бутылок молодого домашнего вина; отец же положил связку толстых журналов, выписываемых из Москвы — для племянников.

Дядя проживал в просторной квартире с отдельным входом в уютном двухэтажном домике, спрятавшимся в глубине палисадника. За домом был небольшой садик, куда вела задняя дверь. В садике под навесом, увитым густой виноградной лозой, располагался деревянный настил, заменявший собою террасу и беседку. Это было любимое место семейных ужинов на свежем воздухе. За столом собралось дружное семейство — сам хозяин дома, добродушный пятидесятипятилетний Михаил Васильевич, его жена, хохотушка Любовь Ивановна и младший сын Колька, гимназист 4–го класса. Старшие дети с родителями уже не жили.

После обильного неспешного ужина, когда стали опускаться нежные сумерки и наступило то блаженное состояния расслабленности и отдыха после дневной жары, после долгих рассказов о Петербурге и обсуждения последних политических новостей, Алексей подступился к интересующей его теме.

— Дядя Миша, скажите, а вам говорит что — нибудь фамилия Максименко?

— Конечно, ты ещё спрашиваешь! Известная персона! Александра Егоровна, купчиха, миллионщица. Живёт на Николаевской. Молодая вдова. Лакомый, кстати говоря, кусочек для многих искателей богатых невест. Её, почитай, весь город знает — купцы, заводчики, администрация. А ты отчего спрашиваешь?

— Познакомили меня с нею. Не могу понять, что за человек. Вот, думаю, может вы мне глаза откроете, — задумчиво промолвил Алексей. Он нарочно не стал давать исчерпывающего ответа, оставляя место для фантазии собеседника: пусть дядя Миша сам домыслит, кто и с какой целью это знакомство устроил.

— Хм, что ж тебе сказать? — хмыкнул дядя. — Дом у госпожи Максименко на широкую ногу, такие обеды закатывает!.. Не знаю, как у вас в Петербурге, а у нас такое нечасто встречается. Даже очень богатые дельцы живут прижимисто. А она не такая. Всё у неё схвачено, куплено, везде друзья. Стоит ей пальцем пошевелить, как тут же найдутся исполнители любых капризов. Муж её покойный крепким хозяином был, но всё как — то меньше на виду.

— Да, крепким — то крепким, да только пожили они недолго, — добавила Любовь Ивановна, прислушивавшаяся к тому, что говорил муж. — Вот тоже история вышла.

— А что за история? — поинтересовался Алексей.

— Умер. Заболел тифом и умер. Он по делам мотался, питался, видать, плохо, без должного женского пригляда, — пояснил дядя. — Опять же, с людьми разными общался, по делам, значит.