«Ну, вот он и мотив», — подумал Шумилов.

— Скажите, Антонин, а не могло это произойти под давлением Николая? — спросил Алексей Иванович. — Я понимаю, что память о брате — это святое для вас, но всё — таки… согласитесь, это как — то подозрительно выглядит — совсем юная и неопытная жена — сколько ей тогда было?.. добровольно отказывается от миллионного состояния.

— Ну, не столь уж и юная и неопытная. Это было два года назад, ей уже двадцать один год исполнился, это точно.

— Ну, хорошо, двадцать один год, но всё — таки молодая и неопытная… Ни с того, ни с сего она передает все права на свои капиталы мужу, который, заметьте, старше, много опытнее и должен бы понимать, как подозрительно это выглядит со стороны.

— Я понимаю ход ваших мыслей, но тут надобно знать брата и Александру и их взаимоотношения: он был поглощен делами компании, заботой о семейном благосостоянии, она же — только тратила, тратила, капризничала и опять тратила. Ей было решительно неинтересно, откуда берутся деньги, главное, чтобы они были всегда и в необходимом количестве. Так что, думаю, этот перевод капиталов на имя брата объяснялся деловой необходимостью, а вовсе не желанием отобрать у жены ее состояние. Опять же, очень важным обстоятельством было страстное желание доченьки нагадить… уж извините! мамаше. Если бы не было между ними склоки, то не было бы и дарственной, я в этом абсолютно уверен.

— Это дурная кровь, — неожиданно подал голос молчавший Португалов. — Желание действовать от противного: назло мужу сяду в лужу! Весьма характерное поведения для неврастеников.

— Пройдёмся, господа, — предложил Шумилов.

Пиво было выпито, жареные колбаски съедены. Покинув столик под гостеприимным навесом, троица отправилась бродить по садовым аллеям, расцвеченным фонариками за цветными стёклами. Оркестр продолжал играть, хотя теперь его музыка едва доносилась сквозь густую зелень.

— Что же было дальше? — полюбопытствовал Шумилов.

— Уже в конце 1887 года Александра завела себе любовника — есть тут такой хват, Панфилов, мерзкая личность, в полиции служит. Николай, конечно, узнал, объяснился с женой. А она ничуть не смутилась, буду, говорит, делать то, что хочу. Ты мне не указ, и должен спасибо сказать, что я тебя из грязи вытащила. Я вам нарочито так подробно про акции и доли в капитале компании рассказывал, дабы вы ясно представляли, кто кого на самом деле откуда вытаскивал.

— Николай сам вам об этом рассказывал? — уточнил Алексей Иванович.

— Да, сам. Он вообще был достаточно сдержанным человеком и очень одиноким, погружался в работу с головой… И только со мной, наверное, и был откровенен, хотя мы виделись редко — я тогда в Таганроге жил.

— А почему же он не развёлся с нею? Жить вместе после таких слов…

— Знаете, Алексей Иванович, у нас никто не разводится, что бы там ни было. Как — то это не принято, неприлично, что ли. Клятву перед Господом давал? Давал. Вот и неси свой крест. Да и потом… он на всякие её взбрыки не очень — то внимание обращал, большим делом был занят. А она на людях изображала заботливую жену. Это у неё есть — я имею в виду, пыль в глаза пустить… Да ведь он ей и не досаждал ни в чём. Так они и жили — каждый в своем мире. А потом появился этот Аристарх. Случилось это в январе 1888 года. Причём, вот ведь ирония судьбы! — его ввёл в дом сам Николай. Дело в том, что когда Николай учился в местном коммерческом училище, он довольно долго жил у родителей этого Аристарха, подружился с ними. Потом он уехал в Астрахань, на несколько лет пропал из вида. И вдруг возвращается в Ростов главой местного отделения компании.