Один из офицеров вдруг сказал, не скрывая раздражения:

– Ваше высокопревосходительство! Нынешняя весна действительно хороша, и нам известно, её благодатью турки пользуются с бешеной поспешностью. Не нагрянет ли новый их визирь на наши разбросанные дивизии уже недели через две? А ведь он соберет тысяч сто!

– Через две недели не успеет… В середине июня надо ждать в гости моего старого друга. – Кутузов улыбнулся. – Весна и нам в радость. Волы, подвозившие провиант, едва ноги таскали, теперь кормятся на травке, и вместо трех с половиной тысяч фур мы будем иметь не менее пяти тысяч.

Отведал кушанье, завернутое в виноградные листья.

– Вкусно! – И устремил свой здоровый глаз на смелого офицера. – Что до нашего положения и общего состояния… Против турок воевать нужно не многолюдством, но расторопностью.

Все так и посмотрели на главнокомандующего: это Кутузов-то расторопен! А у Михаила Илларионовича настроение, должно быть, поднялось. Пригубил вина:

– Турок надобно на войне изумлять, господа. Военные новости и неожиданности приводят их в такое смятение, что тотчас забывают о своем численном превосходстве и совершают ошибки поразительные. Вот тогда и примемся громить, рассеивать, да так, чтобы и собрать им было нечего, когда опомнятся.

Прикрыл здоровый глаз, но из-под ресниц видел: напускная государственная скорбь и раздражительность молодости спорхнули с лиц.

– Я приказал уничтожить крепость Никополь, – произнес фразу негромко, но вышло жестко, прибавил: – Жители оттуда переселятся в Турно. На очереди уничтожение крепости Силистрия… Есть и до вас дело безотлагательное. Прошу, господа, заняться им сразу же после прекрасного сего обеда… Булгары большою массою переселяются из-за Дуная в Турно. Многие из них изъявляют желание вооружаться и действовать с нами заодно. Я поручил генерал-майору Турчанинову переписать добровольцев, разбить на сотни и всю эту силу именовать булгарской командой. Чиновников над собою пусть они выберут по своему желанию, из своих же. Что же до вооружения? В Турно хранится много турецких боевых трофеев. Сие оружие и передадим новой команде. Вам, господа офицеры, надобно побывать также и в Журжи и в Калараше, где много булгар – сыщите среди них добровольцев, готовых войти в булгарскую команду для охраны левого берега Дуная.

– А кому содержать эти отряды? – спросили Кутузова.

– Я просил генерал-майора Белуху-Кохановского посчитать. Содержание одной сотни будет нам стоить 28 червонцами плюс серебром по два с половиною рубля на солдата. Деньги пойдут на крупу, соль, мясо… Платить будем летом, на зиму команды получат отпуск ради занятий домашними работами. Когда Турчанинов доложит о сформировании сотен и батальонов, нам нужно иметь наготове командный состав. Прошу сим делом озаботиться.

Когда Кутузов, отобедав, ушел, кто-то из офицеров пошутил:

– Глаз один, но глядит на все четыре стороны.

Михаил Илларионович в это время как раз доктору себя предоставил.

В тот же день он писал супруге:

«Я имею только время, мой друг, тебе сказать, что я здоров, кроме глаза, который отдыху не имеет и теперь в шпанских мухах. Детям писать, ей-богу, некогда. Боже их благослови…»

Рущук

Заботы Кутузова всегда были двух степеней: явные и скрытные.

Скрывать было от кого. Во-первых, от Петербурга: боялся вмешательства в военные дела императора Александра. И только во-вторых – от глаз противника.

За два месяца управления армией Михаил Илларионович похерил предписанное Петербургом кардонное расположение войск. Создал три крупные группировки.