А чуть опосля сани нагнали еще три сотни бояр, что стояли на венчании и охраняли Успенский собор во время таинства.
– Кажется, обошлось, чадо, – облегченно перекрестился святитель Макарий, откидываясь на спинку кресла и поправляя медвежий полог, укрывающий ноги. – Венчанию опекуны твои не помешали, возможность упустили. Возвращать тебя силой князья не посмеют. Это ужо бунт открытый, люд русский сего безумия не поймет. Ополчение боярское, горожане московские, они ведь тебе присягали, а не Шуйским с Глинскими. Не так много холопов у опекунов твоих, чтобы супротив всей земли русской за свою корысть биться. Не посмеют. Хотя, знамо, караулы округ хором Воробьевских надобно выставить крепкие и службу сторожевую усилить. Захватить тебя князья, может, и не рискнут, но вот убийцу подослать – это легко. Тебя зарезать, брата твого юного на стол посадить, меня в монастырь дальний в погреб отправить, и тогда все опять к порядкам прежним вернется…
– Выходит, я теперь царь? – поежился юноша.
– Всевластный государь, чадо, – степенно кивнул митрополит. – Един бог на небе, един ты на земле. Привыкай.
– Так, – погладил пальцами подбородок царь всея Руси. – И с чего мне начинать свое царствие надобно, отче?
– Во первую голову, – начал рассказывать святитель, – надобно во все пределы русские грамоты отослать с известием о твоем венчании и о том, что все печати прежние со старым титулом отныне более недействительны. Они ведь у опекунов твоих и в Думе боярской остались. Князья воспользоваться сим способны, указов в свою пользу напридумывать. Дабы сего не допустить, воеводы на местах должны иметь пример твоей царской подписи и новой печати. Титул у тебя отныне иной, великий, так что прежний надлежит почитать за крамольный и оскорбительный.
– Но где взять новую печать, отче?
– Я еще месяц тому назад втайне заказал, – слабо улыбнулся митрополит. – И венец, и печати, и даже грамоты нужные верные писцы загодя составили. Однако же без подписи твоей не обойтись, кроме тебя, ее начертать некому.
– Твоя мудрость достойна восхищения, – покачал головой юный царь.
– У меня целый месяц в запасе имелся, Иоанн, и опыт управления церковного в три десятка лет, – не принял похвалы святитель. – У тебя тоже сей опыт скоро появится.
– Что еще мне надлежит сделать, отче?
– Собор созвать всенародный, чтобы каждое сословие со всех уголков земли русской своего представителя на него прислало. И сделать сие без промедления. Дума боярская, на твою юность и неразумность ссылаясь, твои указы многие оспорить или забыть попытается. Но если их не ты, если их Земский собор утвердит, тогда у Думы супротив тебя никакой опоры не останется. Не тебе они противостоять станут, всей земле русской. Ты же от имени всего мира православного вещать и править станешь. Народ державы нашей твой голос из уст твоих должен услышать, без пересказчиков и переписчиков. Услышать твою личную волю и твои личные указы.
– Какие указы? – неуверенно спросил юноша.
– А что бы ты хотел изменить в державе нашей, чадо? – повернулся к воспитаннику митрополит. – Что отменить, что добавить, что улучшить?
– Я? – Молодой царь ненадолго прикусил губу, потом выпалил: – Хочу, чтобы образование хорошее каждый ребенок в державе моей получал! Чтобы читать и считать все до единого умели! Чтобы сирот неприкаянных больше не появлялось. Чтобы все сыты были и счастливы – и знать, и люд простой, худородный. Чтобы за живот свой и добро люди русские нигде и никогда не боялись!
– Желания благие, похвальные, – усмехнулся святитель. |