|
Иван больше не вызывал у него отторжения, с каковым Макарий прибыл в Москву. Теперь священник относился к мальчику с жалостью и сочувствием, утешал, вел долгие беседы, вразумляя и наставляя, уча относиться к бедам со смирением, прощать врагам, воздавать добрым самаритянам. Патриарх приохотил юного государя к чтению, музыке, иным наукам и искусствам, давал читать труды мудрецов древних и новых, жития святых и великих правителей, храбрых воевод. Ради него, Иоанна, Макарий выискивал и собирал все мудрости ойкумены, для него составил двенадцатитомный сборник «Четьих миней» с наставительными рассказами на каждый день года, ради него подготовил «Владычный летописный свод», рассказывающий историю православной Руси, ради него построил типографию и принудил монастыри к принятию общего устава, наглядно показывая князю, как надобно применять самые передовые изобретения розмыслов на благо державное и как от подданных своих порядка и послушания добиваться…
Шесть лет чуть не каждодневных увещеваний! Иоанн уже очень давно не был для патриарха жалким литвинским ублюдком. Пожалуй, юноша стал для Макария даже не воспитанником – дитем настоящим, сыном истинным. Пусть не по крови – по духовной близости. Столь же образованный, остро мыслящий, набожный и столь же возвышенный в желаниях и стремлениях своих. Мудрый не по годам. Достойнейший из достойных. Мальчик, в которого святитель вложил всю свою душу и которого уже давно любил как родного сына. – Един бог на небесах, един кесарь на земле, – задумчиво произнес ритуальную фразу пастырь и медленно провел ладонью по глянцевым сине-белым изразцам. – Жрут бояре Русь православную, ровно крысы, под себя куски от плоти ее живой отрывая, о державности Рима Третьего не помышляя. Все себе, себе, себе… Хозяин земле сей надобен. Един хозяин, что окорот даст крысам жадным, каковой образ святой Господа Иисуса на хоругвях поднимет, веру истинную защитит. Набожный, образованный, душою чистый. Тонкие, сухонькие пальцы бывшего иконописца сжались в слабенький кулачок и ударили по печи. Осуществлению мечты патриарха мешало только одно. Вся власть, вся сила в Москве принадлежала ныне тем самым родовитым князьям, каковых он желал скинуть, посадив образованного государя вместо разнузданной вольной семибоярщины. Потворствовать своему изгнанию нынешние кремлевские властители вряд ли согласятся. – Вразуми меня, Господи, – повернулся к иконе в красном углу митрополит. – Дай силу и мудрость деяние благое во имя державности православной свершить. Дай силы мне, Господи, дай мудрости и помоги дланью своей всесильной… Он несколько раз размашисто осенил себя крестным знамением и склонился в низком поклоне.
Он не оглянулся, ощутив дуновение холода от приоткрывшейся входной двери. Митрополит и без того догадывался, кто первым примчится сюда, едва окончится заутреня. – Рад видеть тебя, чадо, – улыбнулся Макарий и снова взмахнул кистью, заканчивая изогнутый лепесток неведомого, придуманного им самим растения. – Посмотри, Иоанн: место между бутонами я закрою темно-зеленой медянкой. Должно получиться красиво, как полагаешь? – Доброго тебе здравия, отче! Я знаю, вчера ты с нею разговаривал! – выпалил юноша, не в силах сдержать своих чувств. – Очень милое дитя, – кивнул святитель, добавил в янтарный мед немного пигмента, тщательно размешал получившуюся краску и перешел к новому ряду бутонов. – Это все, что ты можешь сказать, отче?! – горячо выдохнул государь, сделав шаг ближе. – Она действительно красива, – степенно ответил патриарх. – Набожна и чиста душой. Раба божия Анастасия… Чудесная девица! Коса толстая, щеки алые, что сия киноварь, юностью так и пышет, просто ладушка, птичка весенняя. |
