Не забывали мы и Осипа, выпивая после каждого песнопения особую чару за его здравие. Оба при этом наперебой винили в его тяжкой ране в первую очередь себя и отговаривали собеседника, утверждавшего обратное. Наконец сошлись во мнении, что тогда нас обоих попутал то ли черт, то ли какая-то другая нечистая сила. И на поле – хоть это звучало немного кощунственно, все-таки дуэль носила название «божий суд» – также без его вмешательства не обошлось. Как глубокомысленно и мудро заметил Андрей Тимофеевич, оказавшийся довольно-таки неплохим мужиком, этой рогатой скотине ничего не стоило улучить момент, когда бог чуток отвернется, захлестнуть своим поганым хвостом одну из ног несчастного Осипа и слегка дернуть на себя.

После этого я с воплем: «Папа, дай поцелую за такую гениальную мудрость!» – полез целоваться к этому почтеннейшему старику, он в свою очередь ко мне, а затем мы снова выпили, опустошив до дна очередную братину с медом.

– А девку ты все-таки выгони, – время от времени продолжал вспоминать я.

– Какую? – всякий раз интересовался князь.

– Свенто… Свитко… – Язык заплетался, но я хитроумно отыскал более простой вариант, вспомнив крестильное имя ведьмы, и выпалил: – Машку!

– Дочку? – изумился Долгорукий. – Так она ж у меня одна. За что ее? – И тут же: – Ай, ладно. Ради тебя, зятек. А хошь, всех разгоню?!

– Погоди, погоди, – силился припомнить я. – Княжну выгонять не надо. Ты ее замуж отдай.

– За кого?

– За… – Я задумался, но потом вспомнил, хотя и с трудом. – А вот хошь за меня. Чем я плох? А я тебя тогда ба-а-атюшкой величать стану.

Андрей Тимофеевич умиленно посмотрел на меня, потом нахмурился, соображая, и озадаченно спросил:

– Так выгнать или замуж?

Кажется, князь уже находился в таком состоянии, что ему было все равно, главное – угодить будущему зятю.

– Выгнать! – твердо заявил я. – Замуж! За меня. А Свето… зару в шею.

– У-у-у, – в унисон со мной прорычал Андрей Тимофеевич. – В шею. И на костер. Потому как ведьма.

– На костер не надо, – великодушно махнул я рукой. – Она сиротка. Жалко.

– И я сиротка, – заплакал горькими слезами князь. – Нетути у меня ни батюшки, ни матушки. А у тебя?

Я подумал, прикинул век, старательно припомнил даты рождения своих родителей, сделал все необходимые подсчеты, хотя это стоило неимоверного труда, после чего откровенно заявил:

– И мои… не родились еще.

– Тоже сиротка, – жалостливо вздохнул Тимофеич. – Ох, сироты, сироты, входите в любые вороты!

Он закручинился не на шутку, и, чтобы немного утешить Долгорукого, я предложил выпить за сироток.

– А ведьму мы, – упрямо продолжил Долгорукий, – Ко… Ко… Кост… Кон… тин… тин, – с трудом выговорил он и пожаловался: – Ну какие же у вас, фрязинов, имена, прямо не вывого… говогорить. То ли дело у нас. Андрей Тимохве… Тимоше… Тьфу ты, и у нас не лучше, – сделал он глубокомысленный вывод и вернулся к тому, с чего начал: – А ведьму все одно на костер. Потому как ведьма.

– Не-э-э, – вновь запротестовал я. – Мы ее лучше тоже замуж.

– Ты что, басурманин? – изумленно воззрился на меня Долгорукий. – Как же ты двух сразу замуж?

– По очереди, – икнув, нашел я приемлемый вывод.