— Благодарствую, государь, — поблагодарил Алексей Федорович, радуясь не столько за себя, сколько за отца. Хотя, чего уж там таить, и самому лестно. — Вот токмо… что бояре скажут?

— Кто умен — поймет, да еще возрадуется, дуракам же хоть объясняй, хоть не объясняй — проку не будет. Да нам на них что — тьфу и всего делов. На иного с бороды поглядеть — чистый Аврам, а на деле взять — сосновый чурбан. Есть у нас круг ближний — вот им и вершить станем. А Дума опосля пусть попробует не приговорить. К тому же и там будет кому меня поддержать — да хошь бы и тебе, когда там воссядешь.

— А головы подымут да поперек слово скажут — вот хошь бы про меня? Оно ведь и впрямь худое у меня отчество, да и не сиживал никто из нашего рода в Думе, — осторожно заметил Адашев.

— Так что ж с того, — хмыкнул царь. — Все когда-нибудь впервой начинается. Мой прадед Василий Васильевич о Глинских ничего не ведал, кроме того, что они в Литве обретаются. Зато теперь оно о-го-го как звучит. А Мстиславских возьми, а Патрикеевых? Они, конечно, не глупее иных будут, так ведь и не больно-то умнее. А про Захарьиных-Юрьевых я и вовсе молчу. Те и вовсе не князья — бояре. Только что у них бог в кике — и все. Мне же надобно, чтоб мои советчики разумом сверкали, вот как ты.

— Отслужу тебе, государь. За такие слова ей-ей отслужу — не раскаешься, — еле выдавил из себя — ком к горлу подкатил от радости — Алексей Федорович.

— Не мне отслужишь, но Руси, — поправил Иоанн и посоветовал: — А об этой бабе забудь вовсе, как и не было ее, тем паче о… Даже на исповеди молчи — я твой грех на себя беру.

— Я понял, государь, — кивнул Адашев.

«И в самом деле — чего это я на нее накинулся? Баба как баба. Может, и впрямь сам господь царя к ней направил. И так у нее жисть не задалась, да я еще с этим покаянием и епитимиями. Монахам только мигни, так они живо у нее хвост сыщут. А не найдут, так сами прилепят. Опять же и крест у нее на груди имеется, и образа в хате есть. Да и творит она все с молитвой на устах, и на добро. Нет уж, дудки», — твердо решил Алексей Федорович, но тут до него донесся голос Иоанна.

— А отцу твоему мыслю пока Тверской дворец доверить, — размышлял вслух царь. — Это для начала, — тут же пояснил он. — А уж как управится с ним, так далее еще выше. И тебе пора уж приказ возглавить…

«И вообще — благослови ее господь», — додумал Адашев и, следуя царскому совету, выкинул Настену из головы.

Как вовсе не было.

Глава 17

С чистого листа

Москва встретила Иоанна не так, как он того боялся. Отчасти помогла и погода, которая в этом году не удалась. Бесконечная распутица, царившая почти всю зиму, разгоняла москвичей по домам, и народу — где бы ни проезжал Иоанн — было немного. Зато сам город был под стать недавнему настроению царя — южный ветер своим теплым влажным языком неуклонно слизывал к полудню ночной иней, обнажая землю, деревья, остроконечные крыши домов, купола бесчисленных церквей и соборов, навевая уныние и тоску.

Смешно сказать, но царя особо и не узнавали. Если бы он, как прежде, летел вскачь, давя без разбора всех, кто не успел увернуться, дико хохоча при этом, — тогда да, живо бы вспомнили. А так — движется неспешно небольшая, человек с десяток, группа всадников в неприметной одежде, продираясь сквозь грязь и хмурую дымку унылых утренних сумерек, и никому до них нет дела.