Катя рассказывала про женский клуб «Эгоистка». Мужской стриптиз.
– Пошли со мной. Тебе понравится! Там такие мальчики! – Она как-то гортанно не то засмеялась, не то захрюкала.
Он ухаживал за мной так, как ухаживают друг за другом дети: дразня и больно дергая за косички.
В 12 ночи я отключила телефон.
В 12.15 включила опять.
Он не позвонил.
Наверное, он звонил в эти пятнадцать минут. Ну зачем я отключила телефон!
Наверное, он решил, что я не поехала в Москву и легла спать.
Я не поехала в «Эгоистку».
Я легла спать.
Он позвонил в пол-одиннадцатого утра.
– Привет!
– Как дела?
– Ничего.
Он позвонил слишком рано, так что я еще не начала ждать его звонка. И поэтому голос мой звучал естественно и почти равнодушно.
– Дома?
– Дома.
– Позавтракаем? На «Веранде»?
– Не могу. У меня все расписано. Сегодня четыре интервью и три съемки.
– Через полчаса? Я за тобой заеду. Я улыбаюсь трубке.
– Ну, все. Я еду, да?
– У меня будет максимум тридцать минут.
– Разберемся.
Он приехал. Он радостно возбужден. Я волновался!
– Почему? – Надеюсь, я не краснею.
– Потому что к тебе ехал! А ты?
– Что я?
– Ты волновалась? Я смеюсь.
– Ну, признайся честно, волновалась?
Он ставит диск. Попса. Он щелкает пальцами и подпевает.
И я понимаю, почему он стал, например, политическим обозревателем, а не певцом.
– Нравится? – улыбается он. Я вообще попсу не люблю.
– А кто это поет? – вежливо интересуюсь.
– Да какая разница! – Он снова подхватывает припев и хохочет.
Я улыбаюсь.
Позвонил Алик.
Он торчит в Гватемале. Он уже три раза поднимался на борт самолета и три раза кубарем выкатывался из него.
– Алик, – уговариваю я в трубку, – ты же не можешь поселиться в Гватемале.
– Не могу, – соглашается Алик. – Но лететь я тоже не могу. Не могу!
Он бросает трубку. Мы просим принести кальяны. Александр голоден: он заказывает стерлядь НА гриле.
– Как ты относишься к «Chassagne-Montrachet Les Chaumees» 2000 года? От Olivier Leflaive?
Я киваю.
– Так я и думал, – говорит он. – Если у девушки есть вкус, он есть во всем.
В «Причале», кроме нас, почти никого нет. За соседним столом пара блондинок. Они тоже курят кальяны.
Мы говорим о том, что о девушке можно судить по ее сумке.
Моя осталась в машине. Я иногда вообще хожу без сумки. О чем это говорит? Что иногда я унисекс?
Мы начинаем цинично рассуждать о том, что сумка может быть широкой или узкой, она может запросто распахиваться или, наоборот, надо потрудиться, пока один за другим щелкнут все замочки.
– Она может быть потертая и бесформенная, – морщится мой телеведущий, поглядывая на мягкую, с черепами, сумку девушки-соседки в кашемировом спортивном костюме.
– Но это может быть и самый яркий предмет во всем облике девушки! – подхватываю я, разглядывая ее подружку – на ней джинсы, свитер и яркая зеленая сумочка от Jil Sander.
– О, да! – несколько двусмысленно улыбаясь, соглашается мой оппонент. – Очень часто это самая яркая деталь… гардероба.
– Ну, а может быть – это просто аксессуар, неотъемлемая часть любой женщины.
И как она с ней обращается: кокетливо держит в руках, и если отпускает, то недалеко от себя, или бросает с размаху на любое свободное место. |