|
Народу никого, пусто, только у стойки сидит парочка — ругаются. Я на них вообще ноль внимания, тяну помаленьку свое пойло. Та бабенка из себя не уродина, вот уж нет. Пьют и грызутся между собой. Вдруг она подходит ко мне, садится, хватает за руку — вроде чтоб я заказал ей выпивку. Мне-то что — заказал. Ты же знаешь, заведение приличное, обслуживание вежливое, никаких скандалов. А тут слезает с табуретки и мужик. Она его в упор не видит, говорить отказывается. А он прямо бандит — моего веса, может, лет на пятнадцать старше. Начинает ее хватать, пожалуй, слишком грубо. Я ему говорю — полегче, приятель, бармен тоже его успокаивает. А ему хоть бы что: трясет меня за плечи, потом как размахнется. Головой я дернул, но он мне врезал прямо по макушке. Черт возьми, не повезло: на черепушке никаких следов от удара. И сейчас больно, но ничего не заметно. С меня хватило. Загнал я его в угол — бац, бац! Сунул раза четыре или пять. После последнего пришлось его поддержать. Но никаких ударов ниже пояса, никаких финтов коленями. Отхлестал его по-джентльменски, надавал затрещин только по морде, вот он кровью и умылся. Оставил я его валяться, забрал шляпу, прибавил доллар на чай и отвалил. Меня там не очень знают. Но, понимаешь, вернулся к пяти на свидание. Стоило сунуть нос, меня и зацапали. Говорю — недоразумение, где там… Оказывается, нападение. Того индюка зовут Фитч, личность известная — банкир из Детройта, когда приезжает, всегда торчит в этом баре. Говорят, время от времени дает Сонни в долг. Так вот все завязалось, и верят только им троим, они единственные свидетели. Пришел я, оказывается, пьяный, стал приставать к его жене. Он начал возмущаться, и бармен велел мне убираться. Тогда я, значит, избил банкира и смылся. Ну, подпортил я ему циферблат, задал работы дантисту, но ничего больше ведь. Передал все Кеннеди, а тот отступился, говорит, слишком горячо. Может, решили — не стою таких хлопот. И теперь я опять за решеткой. Господи, Ли!
Вот что с ним тогда стряслось. Заработал год плюс десять. Есть такой чудной приговор — после года каталажки выпускают условно под надзор. И все зависит от доброй воли его надзирателя и всего отдела по надзору: легче легкого засунуть его обратно на полных десять лет. Дэниел Бронсон пробыл в заключении два с половиной года без одного месяца. Сразу после освобождения он приехал к Ли. Теперь это был замкнутый, полный горечи человек. Еще в тюрьме он нашел себе место в транспортной фирме, владелец которой сам в юности отбыл срок и теперь охотно брал на службу бывших заключенных или поднадзорных. Ли поинтересовался: может, он просто хочет одурачить служащих отдела по надзору, подыскал себе ширму, а сам возьмется за старое? — Ну нет. С меня достаточно, братишка. — В самом деле? Дэнни зло усмехнулся: — Вероятно, по-твоему, поздно? Что ж, жилось мне прекрасно. Но вряд ли теперь захочу снова сесть на хлеб и воду. Ли помнил, как удивили его новый словарь и безупречное произношение Дэнни, помнил также, что от брата не ускользнуло его удивление. Все еще усмехаясь, он сказал: — Не удивляйся, братик. Никогда, надеюсь, я не был слюнтяем. А теперь выучился и правильно говорить, и прилично одеваться. Раньше все было о'кэй, пока я не разевал свой глупый рот. На этот раз в Элтоне я времени не терял. Пусть у меня нет твоих званий и титулов, но теперь меня нелегко одурачить. Занимался английским языком, читал, братишка. Наверно, книжек сто прочел. — Мне все еще не понятно, что ты задумал. — Мне тоже — пока. Только на побегушках у Кеннеди я не останусь. Рано или поздно меня посадили бы в четвертый раз и стал бы рецидивистом. Семь с половиной лет из тридцати двух я провел за решеткой. А теперь стану подыскивать что-нибудь приличное, осмотрюсь, пока же буду тянуть лямку у Грэнуолта, получать жалованье. |
