Посланник с вниманием выслушал, после чего почтительно склонил голову и лишь затем обернулся к римлянам:

— Царевич желает вам бесконечного здоровья и преуспеяния. Вам, вашему императору и всему вашему народу. Он также похвально отзывается обо всех тех прекрасных землях, которые вы заняли именем Рима. Он говорит, что несказанно впечатлен вашими линиями сторожевых башен и передовыми заставами, что обороняют подступы к Антиохии. Нам было не так-то просто подступиться и пройти через них незамеченными.

При последней фразе губы Лонгина сжались тонкой линией, а свободная рука на секунду стиснулась в кулак.

— Довольно любезностей, — вскинул он руку. — Я так понимаю, вы здесь не для того, чтобы восхищаться красотой окрестностей. Давайте по существу. Что желает царевич?

Между царевичем и посланцем последовал короткий обмен фразами, после чего последний заговорил снова:

— Парфия настаивает, чтобы Рим впредь воздержался от любых дальнейших попыток распространять свое влияние в сторону Евфрата.

— Рим имеет полное право оберегать свои границы, — твердо сказал Лонгин.

— Да, однако ваши границы имеют обыкновение неуклонно ползти дальше, подобно татям, влезающим во дворы своих следующих жертв.

— Как тебя понимать? Мы чтим наше действующее примирение.

— Между Римом и Парфией да, — согласился посланник, — но как у вас обстоят отношения с Пальмирой? Вы используете ее земли как свои собственные, а ваши солдаты маршируют уже у самих границ с Парфией.

— Пальмирский правитель Вабат подписал с Римом мир, — значимо напомнил Лонгин.

При переводе этих слов царевич язвительно хмыкнул, после чего разразился продолжительной тирадой, скептическая суть которой была римлянам ясна уже до того, как посланник взялся передавать слова своего повелителя. Макрон, встретившись исподтишка взглядом с Катоном, истомленно возвел глаза. Катон не ответил. Его друг был воином до мозга костей, но люто ненавидел любое проявление политиканства, и было очевидно, что его присутствие при этой дипломатической тяжбе — лишь дань преданному служению Риму. Катон округлил глаза и со своей стороны отправил другу предостерегающий взгляд. Макрон лишь на секунду вопросительно приподнял бровь, вслед за чем едва заметно пожал плечами, в то время как посланник излагал слова своего хозяина на латыни.

— Царевич Метакс говорит, что ваше истинное намерение за этим договором видно невооруженным глазом. Всем известно, что это просто шаг к последующему присвоению Пальмиры.

— Правитель Вабат вступил в договор по своей воле.

— А если бы правитель или его преемник решил, что из договора следует выйти? Что тогда?

Попавшись уже раз на уду, Лонгин, прежде чем ответить, поразмыслил.

— Но вопрос сейчас так не стоит. Пальмира и Рим просто добрые соседи.

Парфянский царевич на это желчно рассмеялся и при ответе ткнул в сторону римского наместника пальцем.

— Соседи, добрые? — перевел посланец. — Единственно добрые для вас — это сам Вабат и его выжившее из ума старичье. Что же касается пальмирской знати, то она этот договор открыто порицает. Во дворце есть даже такие, кто считает, что сам правитель без малого изменник. Ваш договор — бессовестная ширма, и недалек тот день, когда правитель будет вынужден его расторгнуть. А если у него этого не получится, то будьте уверены, что оковы, связывающие Пальмиру с Римом, непременно порвет его преемник. Если же Рим попытается вмешаться в дела Пальмиры силой, то тогда Парфия сделает все, чтобы защитить своего соседа от навязывания воли Рима!

Теперь рассмеялся уже проконсул.