Губы Марион дрогнули, и она слегка улыбнулась.

— Только твоя мать могла заполучить работу начальника станции и добиться такого успеха. Она успела подружиться со всей деревней и ушла только потому, что станция была разрушена взрывом бомбы.

— Да, Чарльз мне рассказывал. — Слова Марион подозрительно напоминали восхищение.

— Чарльз тоже туда собирается. — Она выглядела растерянной. — Я должна была предвидеть, что все захотят быть там, где находится Эми. Люди всегда тянулись к ней, слетались, как мухи на мед. Теперь мне жаль, что она уехала. Видишь ли, я не говорила ей, что она мне мешает, она сама так решила. Я бы не возражала, если бы она пожила у нас подольше.

— Почему бы тебе не предложить ей вернуться?

— Это будет слишком демонстративно, не так ли? Ты знакома с нашими соседями? — Я кивнула, хотя почти их не знала. — Все эти годы мы с ними почти не общались, но в субботу вечером твоя мать заставила их всех распевать вместе с ней. В воскресенье соседка спросила меня, кто это был. Я не сказала ей, кто это на самом деле, просто что это моя невестка, и она ответила, какая замечательная у меня невестка, и спросила, когда она к нам снова приедет.

Я принесла из кухни чашку и налила себе чая.

— Почему бы тебе не поехать сегодня со мной?

— Да нет, Маргарита, я буду чувствовать себя полной дурой. — Марион ссутулилась и вздохнула. — Ты, наверное, жалеешь, что тебя воспитала я, а не твоя мать.

— Вот это действительно дурацкое предположение. — Я ласково посмотрела на нее. — Даже если бы я и жалела, что не соответствует истине, то ее тут, в любом случае, не было, и меня воспитала ты.

— Это так, но мне хотелось бы, чтобы тебе у нас было веселее. В том смысле, что мы редко смеемся, ты согласна? Я говорю о себе и о Чарльзе. И я думаю, что если бы не я, он смеялся бы намного чаще. Я хочу сказать, — продолжала тетя, все больше распаляясь, — с тех пор, как вернулась твоя мать, в этом доме было больше смеха, чем за все время, которое мы с Чарльзом здесь прожили.

— Думаю, ты немного преувеличиваешь, Марион, — утешила я ее. Я взяла заварочный чайник (он оказался пуст) и направилась в кухню: набрала в чайник воды и включила его.

— Послушать тебя, так мы тут живем как в морге, — продолжила я, вернувшись. — Просто у нас более сдержанная манера веселиться, вот и все.

— А твоя мать вкладывает в смех всю свою душу. Ты можешь себе такое представить, Маргарита? Провести в тюрьме двадцать лет и так смеяться! Другой на ее месте и улыбался бы с трудом.

— Что это все означает? — спросила я. — Надеюсь, ты не обидишься, но я всегда считала, что ты не любишь мою мать.

— Не люблю. Не любила. Где же этот чертов чай? — Марион исчезла в кухне, и в тот же момент раздался щелчок выключившегося чайника. Через минуту она вернулась, неся перед собой заварочный чайник. — Я его немного размешала, чтобы он быстрее заварился.

Я налила в наши чашки молоко, а она долила в них чай.

— Насчет твоей матери, — продолжила моя тетя. — Я думала, она вернется запуганной, бледной и будет шарахаться от собственной тени, но Эми ни капельки не изменилась. И еще одно: я не должна была давать тебе понять, как я отношусь к твоей матери. Это непростительно.

— Я всегда была здесь счастлива, — запротестовала я.

— Ты могла бы быть еще счастливее, — с несчастным видом упорствовала Марион.

— Подозреваю, что когда мы оглядываемся назад, нам всем кажется, что мы могли бы быть счастливее.