Николай Гейнце. Цепочка
Был воскресный день. На уютной дачке Ивана Павловича Верховенского, в Царском Селе, собралось несколько человек из его бывших сослуживцев. Гости приехали с утра, завтракали, гуляли, обедали, потом снова гуляли и наконец собрались выпить по «разгонной», с намерением убраться восвояси. Было уже десять часов вечера, и гости с хозяином во главе сидели в столовой за легонькой закуской, не заметив, что на небе собрались тучи, и только что они хотели подниматься для прощания, как хлынул проливной дождь. Уезжать не было возможности и приходилось переждать. Хозяин и гости очутились, как это часто бывает, в весьма неловком положении. Все за день было переговорено, все интересы и новости дня исчерпаны, а расстаться, когда расстаться настало самое время, нельзя… Наступило общее молчание. По временам слышались сетования на погоду. Хозяин предложил выпить. — Вот что, господа, — произнес вдруг один из гостей, еще молодой, веселый блондин с министерскими баками, — пока этот несносный дождь льет, как из ведра, и, видимо, не обещает скоро кончиться, давайте, чтобы не играть в молчанку, поочередно рассказывать какой-нибудь эпизод из своей собственной жизни… — Какой же эпизод? — послышались голоса. — Какой-нибудь, все равно! — заметил предложивший. — Нет, уж лучше пусть каждый расскажет, каким образом совершился с ним один и тот же факт, — заметил другой гость — лысый старичок с золотыми очками на носу. — То есть, как один и тот же факт? — Очень просто: мы все люди служащие и — кажется не ошибаюсь — все женатые, так пусть каждый расскажет, например, как он поступил на службу или как он женился… — Отлично, я согласен с этой поправкой моей мысли, — заметил блондин, — но предлагаю лучше рассказать о последнем. Поступление на службу слишком прозаично, женитьба же все-таки поэтичнее… — Прекрасно, великолепно… — одобрили остальные. — Но кому же начинать? — Пусть и начнет подавший эту прекрасную мысль — Андрей Афанасьевич, — заметил блондин. — Да, да, пусть начнет Андрей Афанасьевич, — тотчас согласились все. — Извольте, я не протестую, я согласен! — ответил старичок. Воцарилось молчание. Андрей Афанасьевич поправил на носу очки, вынул серебряную табакерку, сделал аппетитную понюшку, откашлянулся и начал: — Было это, государи мои, ровно тридцать шесть лет тому назад. Я был тогда совсем еще молодым человеком, но уже служил около года писцом по найму. Жалованье я получал грошовое, но жизнь в то время была куда дешевле, а потому я перебивался себе кое-как и даже считался в нашей канцелярии франтом. Из драгоценных вещей была у меня только одна вот эта цепочка моей матери. Покойница, царство ей небесное, подарила мне ее за год до своей смерти, когда я еще в гимназии был. «Носи, — сказала, — Андрюша, дай Бог, чтобы она принесла тебе счастье — из ценных вещей она у меня последняя». При этом рассказчик показал старинную золотую дамскую шейную цепочку для часов. — Но при чем же здесь цепочка? — послышался вопрос. — В ней-то вся и суть, — отвечал старик. — Не мешайте! Слушайте! Продолжайте! — раздались голоса. Андрей Афанасьевич продолжал: — Познакомился я в то время с семейством одного моего сослуживца-старика — нештатного чиновника Сергея Петровича Фролова. Жил он с женой и тремя дочерьми-невестами на Выборгской. |
