Послушайте хвастливые слова самого Цезаря, которые он произнес на похоронах своей тетушки Юлии, жены Мария: «Род моей тетки Юлии восходит по матери к царям, по отцу же — к бессмертным богам, ибо от царя Анка Марция происходят Марции (цари), имя которых носила его мать, а от богини Венеры — род Юлиев, к которому принадлежит наша семья. Вот почему наш род обладает неприкосновенностью как цари, которые могуществом превыше всех людей, и благоговением, как боги, которым подвластны и сами цари.»

Возможно, современные люди, скептики по природе, могли бы усомниться в этом генеалогическом древе, но за 80 лет до нашей эры, а точнее, в то время, когда Цезарь держал эту речь, никто не смел усомниться в его словах.

И действительно, Цезарь вобрал в себя переданные на протяжении веков многие качества того, четвертого царя Рима, который, по словам историков, совмещал храбрость Ромула, своего предшественника, с мудростью Нумы — своего деда. Нума был тем, кто расширил Римскую империю до моря, основал колонию в Остии, построил первый прочный мост через Тибр, взял в кольцо в Помераниуме холмы Марса и Авентинский и организовал — если сие слово уместно для того древнего периода — знаменитую римскую общину, которая дала Республике стольких выдающихся личностей.

С другой стороны, Венера тоже побаловала его своими дарами. Цезарь был высокого роста и худощавый, с белой гладкой кожей, а ноги и руки — точный слепок ног и рук богини удачи и красоты; глаза черные, необыкновенно живые, как утверждает Светоний: по словам же Данте, у него были глаза сокола; нос с горбинкой, немного напоминающий клюв сокола или ястреба, что придавало его облику выражение, которое имеют только породистые звери или поистине великие люди.

Его элегантность стала притчей во языцех. С большим усердием он удалял с кожи волосы; с молодости шевелюра у него была жидковата, что привело к ранней лысине. Поэтому с большим искусством начесывал он волосы с затылка на лоб — факт, вызывавший у Цицерона недоверие к этому молодому человеку, который слишком уж аккуратно причесывался, а если случалось ему почесать голову, то делал это одним пальчиком, чтобы не испортить прическу. Но Сулла, куда более тонкий политик, чем адвокат из Тускулы, и наделенный более проницательным глазом, чем друг Аттика, так вот, этот Сулла, увидев однажды, как Цезарь лениво и мягко наступил на полы тоги, указал на него пальцем и сказал: «Обратите внимание на этого молодого человека, он носит ремень, словно девушка!»

О юности Цезаря известно не так уж много.

Рим, занятый кровавыми битвами между Марием и Суллой, не обращает внимания на этого мальчика, который растет в тени.

Цезарю исполнилось восемнадцать, когда диктатор стал замечать на Форуме, на Марсовом Поле, на Аппиевой дороге красивого юношу — тот шагал гордо с высоко поднятой головой, с улыбкой на устах, редко садился — а может, и никогда вовсе — в лектику и пожимал самые что ни на есть грубые мозолистые руки своей белой и бархатной ручкой, что отличало его от Сципиона Назики и Эмилиана. Точно не помню, но один из них спросил однажды крестьянина: «А ты что же, дружище, на руках, что ли, ходишь?»

Этот молодой человек знал по имени даже рабов; перед сильными ходил гордо, не опуская головы, но был учтив и внимателен к плебею в тунике; он был весел, когда все остальные грустили, транжирой, когда остальные прятали деньги, популярным в те времена, когда популярность часто являлась причиной ссылки.

Но помимо всего этого он был племянником Мария.

Диктатор, как мы уже говорили, обратил на него внимание. Он желал знать, чего можно ожидать от юноши, он хотел навязать ему свою волю: если Цезарь поддастся этой воле — то Сулла ошибся, если окажет сопротивление, значит, он оценил его правильно.

Еще в детстве Цезарь был обручен с Коссуцией, одной из самых богатых невест Рима, но по рождению принадлежавшей к сословию всадников.